– Тритан, а если они…
– Моей квалификации хватит, чтобы пронаблюдать тебя еще пару часов.
– Тритан, а если они войдут?!
– Извинятся и выйдут, – он мимоходом сбросил трубку с белого телефона у кровати.
– Тритан, это ты сумасшедший, а не я!..
– Точно. Точно, точно… Как ты похудела. Кожа да кости… Снимай. Снимай, снимай…
Как легко, подумала Павла. Как с этим человеком безумно легко, и все, даже самые сложные вещи… как просто. Собственно, даже если весь персонал больницы… если весь город ввалится сейчас в дверь, явится поглядеть, чем занимается пациентка и почему погасли мониторы… Ну и что?! А если люди любят друг друга, совершенно естественно, как не стыдится пчела, забираясь в цветок, как не стыдится трава, пробиваясь сквозь камни… Ну и что?..
Никто не пришел. Вероятно, посещение Тритана было возведено в ранг восстанавливающей процедуры.
* * *
Полдня и полночи он сидел над бумажным листком, постепенно теряющим белизну. Он выписывал в столбик имена всех актеров театра, он наскоро зарисовывал явившиеся из подсознания картинки; утром, когда позвонил господин Мырель с телевидения, Раман пребывал в состоянии сытой благополучной сомнамбулы.
– Доброе утро, господин Кович… Как вам понравилась передача?
Кто-то кому-то что-то передал, подумал Раман удивленно. Передача…
Господин Мырель ждал ответа; Раман хмыкнул, кашлянул, переспросил:
– А?
– Передача, – господин Мырель старался говорить четче и громче. – Вчера, в девятнадцать ноль-ноль… Ведь вы смотрели?
Пес раздери, подумал Раман благодушно. «Раман Кович: облик современного режиссера»…
– Очень хорошо, – сказал он, удивляясь собственной забывчивости. – Вы знаете, вполне, вполне… Органично.
– Я рад, что вам понравилось, – сказал господин Мырель тоном, не терпящим возражений.
– Да, – Раман рассеянно кивнул. – Спасибо, господин Раздолбеж. До свидания.
И повесил трубку. И нахмурился, пытаясь осознать, что такое сказал не так; понял, мрачно рассмеялся, побрел в ванную. Взглянул на собственное небритое отражение, состроил гримасу: вот он, неприкрашенный облик современного режиссера…
Павла обиделась бы. Если бы знала, как постыдно он забыл о собственной телеперсоне…
Он скрипнул зубами. Отложил зубную щетку, вернулся к телефону, набрал по очереди несколько привычных уже номеров.
– К сожалению, господин Тодин сейчас не может выйти на связь… Перезвоните вечером. А лучше завтра.
– Вы сказали ему, что с ним хочет говорить Раман Кович?
Короткие гудки. Видимо, дамочка, закончив тираду, не затруднила себя выслушиванием ответа.
Он явился в театр на час раньше обычного. Отчасти потому, что был взбудоражен и не находил себе места, отчасти потому, что хотел посмотреть, как неунывающий подмастерье Дин проводит с молодыми актерами обязательный тренинг.
Уже на подходе обнаружились двое увиливающих – двое парней в спортивных костюмах курили на лестнице, вместо того чтобы прыгать и ползать вместе со всеми в большом репетиционном зале. Внезапное появление Рамана повергло их в трепет; он не сказал ни слова, но уже спустя секунду оба лентяя оказались в числе работающих, причем лезли из кожи вон.
– Музыку, пожалуйста… Ваши движения не должны совпадать с ритмом музыки. Ваши действия должны быть абсолютно нелогичны, а звуки, которые вы издаете, не должны быть похожи на человеческий голос… Без пошлостей, помните о вкусе!.. Начали…
Кович тихонечко встал в темном углу, у стенки.
Пластичные и не очень. Умные и не особенно. Для его новой работы ему не нужны актеры, ему нужны типажи… Кроме, естественно, героя и героини. Клора Кобец не подойдет… Совершенно новые лица, может быть, из массовки, может быть, вообще с улицы, или из другого театра…
– Стоп!.. Десять секунд успокаиваем дыхание…
Концертмейстер в углу завел что-то размыто-лирическое; ребята бродили по площадке, по-настоящему углубившись в себя. Прав был Кович, в принудительном порядке введя эти утомительные нудные тренинги…
– Пошли по кругу, раз-два… Сана, в центр, внимание, у Саны мячик… горячий! Начали!..
Кович смотрел. Сана, невысокая, год назад приглашенная из детского театра на роль мальчика в какой-то сказке – эта самая зажигательная Сана кидала партнерам воображаемый мячик, а те перебрасывали его в ладонях, морщась от воображаемого жжения, и с явным облегчением кидали обратно.
– Холодный!.. Сана, ты что, сама не чувствуешь, какой он холодный?!
Сана швырнула «мяч» зазевавшейся Клоре Кобец и сунула озябшие руки под мышки. Руки-то действительно мерзнут…
– Не попадайте в ритм! Следите, чтобы не попадать в ритм музыки! Дальше… Мяч эротический! Получив его, получаете заряд сексуальной энергии, вперед!..
Раман не смотрел на каждого в отдельности – но видел всех. На площадке невозможно спрятаться; Раман видел лентяев, не утруждающих себя душевными затратами, равнодушно изображавших внешние проявления страсти. Разглядел нескольких девчонок, имевших о «сексуальной энергии» исключительно теоретические познания; как же они собираются работать в театре, не имея представления о жизни?!
А вот эта, вечно бегающая в массовке, имя которой… кажется, Лица. А вот она, между прочим, выделяется среди прочих свободой и искренностью. Самозабвенно работает, забыв о недоеденном завтраке и рваных кроссовках, о билетах на автобус и генеральной уборке в общежитии; ворошит какие-то собственные воспоминания, по-честному, глубоко ворошит, какие-то очень личные, подлинные манки…
Вот, угодила в ритм музыки – и сбилась, вернула Сане «мячик», занервничала, устала…
Раман вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
* * *
…Это был детеныш схруля; его мягкое коричневое рыльце еще не успело вытянуться и принять характерные хищные очертания, и потому выступающие зубки не казались опасными. По крайней мере, пока.
Сарна не двигалась с места; ее уши, без того навостренные, напряглись сильнее.
Схруленок лакал небрежно, беспечно, схруленок до половины опускал морду в темные струи источника и ничего не знал о смерти. Схруленок был уязвим, но не беспомощен; широкие лапы, упиравшиеся в камень, поблескивали полукружиями белых, вполне окрепших когтей.
Сарна тоже хотела пить – но не двигалась с места.
Потом ее уши сообщили о приближении третьего; если бы это был взрослый схруль, то тут же, у водопоя, жизнь хищного детеныша прекратилась бы, так и не не начавшись толком. Но сарна знала, что не схруль и не барбак идет сейчас, переваливаясь, по узкому тоннелю перехода – иначе ноги ее давно несли бы ее сквозь паутину запутанных ходов, и уши ловили бы отзвук копыт, указывая единственно верное направление…