– Я подумаю, – сказала Павла еле слышно. – Да… хотелось бы… перечитать «Первую ночь».
Его колебание было коротким и мучительным.
Но покуда четверка стражей не приблизилась, маленький томик с золотым тиснением перекочевал из его кармана к ней за пазуху.
* * *
Тритан явился утром; Павла сидела на кровати, и скомканные простыни помнили бессонную ночь.
– Что с тобой?
– Они забрали у меня книжку, – сказала Павла с ненавистью. – Какого черта, я что, не имею права читать?
– Они отвечают за твое здоровье, – Тритан пододвинул табуретку, уселся на краешек, легко и рассеянно. – Разве ты хочешь обострения?
Павла окинула его тяжелым взглядом. Отвернулась, будто не желая говорить.
– Если свидания будут оказывать на тебя такое действие… Скоро и меня перестанут пускать. Полная изоляция, и ширмы уберут…
Аккуратные белые ширмы с некоторых пор прикрывали от нескромного взгляда Павлины санитарные удобства.
– Павла, посмотри на меня… Я ведь серьезно говорю. Немного осталось долечиться – ну зачем же опять все портить?! Выпишут – читай сколько хочешь…
– Тритан, ты мне никогда не врал?
Теперь она смотрела. Неотрывно, и взгляд ее был, как клещ.
Его рассеянные зеленые глаза мигнули:
– Врал. И признавался, что врал… Помнишь?
Она сглотнула. Она помнила; нагой смуглый человек на постели и полоска солнца на его шее, как галстук или как лезвие. Или как петля… Хорошенькие мысли.
И все-таки воспоминание о том дне принесло ей облегчение. Он был слишком светлый, тот день, чтобы задумываться о таких мелочах, как вранье…
– Тогда я говорил тебе… Что всякое вранье имеет предел. Я никогда не преступлю… черты. А в остальном – все мы понемножку врем, Павла. На вопрос «Как дела» отвечаем «Неплохо», даже если дела идут хуже некуда…
– Как дела, Тритан?
Он улыбнулся:
– Молодец…
Протянул руку; она хотела отстраниться, но в последний момент все-таки поддалась.
– Дела не очень хорошо, Павла. То есть с тобой, по-видимому, будет все нормально, но вот мои собственные дела…
– Ты хочешь повторить подвиг Доброго Доктора? Состричь с меня мое везение, будто шерсть с овечки?
Она хотела увидеть его замешательство – но тщетно. В глубине его глаз ничего не изменилось. И не дрогнули зрачки.
– Кович сказал тебе, что я вивисектор?
– Зачем я тебе нужна, Тритан?
Его глаза наконец-то померкли. И голос соскользнул вниз, сделавшись уже не гулким – хриплым:
– Ты не догадываешься?
– Я думаю, ты меня любишь, – пробормотала она неуверенно.
– А Кович сказал, что я тебя использую?
– Тритан, а вообще-то возможно притащить в телестудию саага? Куклу, конечно же, куклу… У вас в центре реабилитации, ты говорил, есть один – в музее…
Он вздохнул. Убрал руку с ее плеча:
– Так… и кто его притащил?
– Не ты, – сказала она миролюбиво. – Кто-нибудь.
– Кто-нибудь…
Он поднялся. Отошел к окну; Павле показалось, что он сейчас попробует сесть на узкий подоконник, уже потом она с опозданием вспомнила, что сидеть на подоконниках – манера Ковича.
– Не хотелось бы об этом говорить, все-таки не я твой лечащий врач… Ну ладно. Каких он был размеров… этот сааг?
Павла невольно содрогнулась. Стиснула зубы – не хватало еще выдать дикий страх перед одним только воспоминанием.
– Высотой… как два человека.
– Значит, ты видела его глазами сарны?
Павла молчала. Не поняла.
– Есть специальные исследования, – скучным голосом сказал Тритан. – Соотношение ростов… Сааг по отношению к человеку такого же размера, как небольшой медведь. Никак не в два раза выше.
– Разве в Пещере есть люди? – спросила она машинально.
Тритан поморщился:
– Это сравнительное исследование, сделанное на основании косвенных данных… Все имеющиеся модели саагов выдерживают эту пропорцию. Сама понимаешь, их не школьники мастерили… Зато с точки зрения сарны сааг – как раз вдвое больше; если того, что ты видела в студии, смоделировали бы злодеи-доктора… он был бы размером с медведя. Но его смоделировало твое сознание – учитывая те представления о саагах, которые имеются у сарны…
– Пусть мне отдадут книжку, – сказала она со слезами в голосе.
Тритан отвернулся:
– Я попрошу… Бариса. Думаю, он откажет.
– Тебе? – она желчно усмехнулась.
– А почему у меня должны быть какие-то преимущества?
– У сокоординатора Познающей Главы? Что, неужели никаких?
Тритан не оборачивался. Смотрел в окно, на фонтан с каменным рыбаком, а у рыбака, всем известно, вечно пустой невод…
– Никаких, Павла. В твоем случае – никаких… Потому что сокоординатор хочет, чтобы ты была здорова.
«Ты здорова, Павла», – явственно сказал в ее ушах другой голос. Напряженный и глухой.
– Тритан!!
Он испуганно обернулся:
– Что… ты?..
Павла стояла рядом с кроватью. Закусив губу, чувствуя, как немеют щеки:
– Тритан… если ты… мне врешь… ты же… я хочу… тебе верить… Тритан, только не… понимаешь… Тритан?!
Вместо ответа он обнял ее. Заключил ее в себя, как в кокон.
Она не видела его глаз.
Возможно, это к лучшему.
(Карниз был шириной в ступню. И очень неприятно, что скала нависала над ним, выпирала брюхом, как живот толстяка нависает над ремнем.
– Нам туда? – испуганно спросила Махи.
Бродяга сел на землю.
Если обходить… Жители горных княжеств не церемонятся с чужаками. Правда, здесь нет торжественных казней – здесь просто убивают, первый, кто дотянется, не разговаривая, не спрашивая имени…
Самострел выручал их не раз и не два. В маленьких селениях боятся людей с самострелами – но в горных княжествах полным-полно собственных стрелков. Есть даже постоянные вооруженные отряды; крюк-нож на поясе – слишком слабый аргумент против того, что эти люди называют «армия».
А карниз…
Их двое. И оба могут пройти по карнизу – с некоторым риском, но и с большой вероятностью удачи.
Но чем внимательнее бродяга изучал предстоящий путь – тем настойчивее ему казалось, что одолеть его можно только один раз.
Потревоженная ногами тропинка начнет оплывать. Сползать в пропасть, идущий первым обрушит карниз, сделает путь другого почти невозможным…