Скосив глаза, девочка могла видеть краешек сосредоточенно сжатого рта, тонкую прядь, выбившуюся из-за уха, и раздувающуюся розовую ноздрю. Руки Вики, загорелые и быстрые, повадились выхватывать ягодки у нее из-под пальцев именно те ягодки, которые она в эту минуту собиралась взять; он баловался, но лицо оставалось сосредоточенным и серьезным. Переведя глаза на собственное колено, девочка зачем-то поправила платье — ей показалось, что подол задрался слишком высоко и слишком смело обнажает исцарапанную ногу.
Наконец, все до одной ягодки вернулись в корзину; сборщики переглянулись — Вики, как всегда, исподлобья, девочка почему-то растеряно; ей вдруг захотелось перевернуть и свою корзинку тоже.
Где-то в стороне трещали кусты и смеялась чему-то вечно веселая Лиль; девочка села на землю. Голубое небо оказалось далеко-далеко — в переплетении малиновых веток; Вики смотрел уже не хмуро, а просто серьезно. В уголке его рта запекся малиновый сок.
Девочка рассеянно положила на ладонь большую пупырчатую ягоду. Из каждого пупырышка торчал жесткий волосок; девочка прищурилась:
— Красиво…
— Что ж тут красивого? — спросил Вики хрипло.
— Не знаю… Красиво, и все…
Вики вдруг наклонился и слизнул ягоду с ее ладони. Она на мгновение ощутила его шершавый, как у котенка, язык.
— Вкусно… — сказал он шепотом.
Рубашка у него на груди разошлась. В ямочке у основания шеи бился пульс; он сидел перед ней, знакомый до последней черточки, до последнего волоска в темных лохматых бровях, и ей показалось, что он ей даже родней, чем брат. И как-то слишком быстро, неровно колотится сердце, и странное чувство заставляет смотреть и смотреть, а еще лучше — потрогать…
Она засмеялась, чтобы прогнать смущение — его и свое. Она засмеялась и лизнула уголок его губ, желая смыть с них засохший малиновый сок; вместо вкуса малины она ощутила солоноватый вкус его кожи.
Он покраснел. Он сам сделался, как малина; девочке стало стыдно. А вдруг она его обидела?..
Извиняясь, она потерлась носом о его щеку. О горячую, шершавую, с красным следом комариного укуса, колючую щеку; он глубоко, со всхлипом, вздохнул. И обнял ее — надежно и просто, тепло, по-домашнему:
— Я ее… Эту малину, видеть уже не могу…
Она засмеялась — и крепко обвила руками его шею, уступая неуемному желанию касаться, касаться, гладить, трогать…
За их спинами треснула ветка; потрясенная, с округлившимися глазами служанка едва не выронила свою доверху полную корзинку.
Они почувствовали неладное, еще подходя к крыльцу.
Во дворе как-то сам собой стих обычный смех; Лиль стояла бледная, испуганная, служанки отводили глаза, шептались и переглядывались. У девочки заныло сердце. Откуда-то явилось смутное чувство вины; как в тяжелом сне, когда вокруг сгущается, сгущается туман, а ты не знаешь, откуда выскочит зверь, откуда придет страшное…
На крыльцо вышли мать Вики, его отец и старший брат; за из спинами маячила Большая Фа, и глаз ее почти не было видно — одни лысые надбровные дуги.
Вики шагал все медленнее; взгляды его родителей были тяжелее свинца. Брат Кааран смотрел вниз, на рыжие носки своих башмаков.
Вики, наконец, споткнулся и остановился. Девочка остановилась рядом; она кожей чувствовала, как над их головами сгущается тьма, однако спрятаться или убежать не приходило ей в голову. Чувство вины, все усиливающееся и переходящее в уверенность, было общим у мальчика и у нее.
— Поди сюда, — холодно сказал отец Вики, и девочке стало ясно, что он обращается к сыну; Вики поставил на землю корзинки — а он нес урожай и свой, и девочкин — и медленно, волоча ноги, не поднимая головы, двинулся к крыльцу; девочке стало страшно.
— А что он сделал? — спросила она громко, с фальшивым возмущением.
Ее не удостоили взглядом.
Вики поднялся на крыльцо; отец пропустил его в дом и сам вошел следом. Бесшумно притворилась дверь; мать Вики втянула голову в плечи и пошла на задний двор. В руке у нее болтался ненужный, неуместный сейчас пушистый веник.
За спиной девочки кто-то вздохнул в непритворном ужасе:
— Ай-яй-яй… Как же…
Девочка обернулась, будто ее ужалили. Лица женщин, молодые и старые, так непохожие друг на друга, были сейчас одинаково потрясенными и одинаково осуждающими. И все глядели на нее — будто обливая ледяной водой.
Она поняла, что плакать нельзя. Ни в коем случае нельзя здесь, сейчас, при всех разреветься.
Большая Фа по-прежнему стояла на пороге и ждала. Девочка подошла, поднимаясь, как на эшафот. Уставилась напряженно, не отводя глаз, будто спрашивая: а что?..
— Иди в дом, — сказала Большая Фа. В голосе ее скрежетали краями тонкие льдинки.
Она поняла, что бесполезно спрашивать и бесполезно спорить. Она поняла, что случилось воистину непоправимое; из последних сил подняв голову, она прошествовала к дверям своей комнаты. Вошла, дождалась, пока повернется, запирая дверь снаружи, ключ; потом повалилась на постель и зарыдала без звука и без слез.
Она ждала, что Фа явится, чтобы наказать ее — однако до вечера никто так и не пришел. Ночь прошла в горе и полусне; рано утром в дверь поскреблась Лиль. Заглянула в замочную скважину:
— Ты… это… вы что, обнимались? И целовались, да?!
— Дура, — шептала девочка, глотая слезы.
— Ну, ты… Ну, ты… Что теперь будет, а… А отец Вики ходил в каретную лавку и купил кожаный кнут, у, страшный… А Фа говорит, что если кто соседям проболтается, убьет на месте… И что до приезда Аальмара никто на ярмарку не поедет…
— При чем тут Аальмар? Ну причем здесь Аальмар-то?!
— Я не знаю, но Фа говорит…
Шепот Лиль вдруг сменился визгом; затем последовал звук пощечины, и, удаляясь — шаги и всхлипывания. Тишина.
Она ходила из угла в угол, кусая пальцы, еле сдерживая стон. Она виновата; она страшно провинилась, и теперь, из-за нее, пострадает Вики…
А что скажет Аальмар?!
Но ведь она не хотела!.. У нее и в мыслях не было того, о чем они все подумали…
Она села на пол, подтянув под себя ноги. Не было, не было… А если было?! Если она теперь преступница, развратница, шлюха?!
Ей захотелось умереть. Немедленно и бесповоротно.
Вечером Большая Фа собственноручно принесла девочке ужин. Молча пронаблюдала, как, поковырявшись в каше, пленница отодвинула тарелку; велела набросить на плечи платок и следовать за собой.
Вышли из дома, прошли через весь двор к сараю; работник, коловший дрова, съежился, встретившись взглядом с Большой Фа.
Посреди непривычно пустого сарая стояла скамья. Взгляд девочки заметался; у стен молчали родственники-мужчины, бледная мать Вики и его же отец, придерживающий сына за плечо. Девочка глянула — и сразу отвела глаза; ей было жалко и страшно смотреть на Вики. Тем более что виновата во всем она…