Аальмар улыбался.
* * *
— …Лечили тебя хорошо.
На рассвете колдун вытащил Игара из погреба, а сейчас был, кажется, полдень. Колдун оказался первым после Отца-Дознавателя человеком, которому Игар выложил свою историю — не удержался, смалодушничал. Болтал непрерывно несколько долгих часов — так, что в горле саднит… А «лечили хорошо» — это о косой старухе, жившей на окраине поселка Утка, которая с виду была ведьма ведьмой…
Теплый деревянный шар, которым цепкие загорелые руки выкатывали его плечо, порою причинял боль. Игар терпел, глядя на лоскуток синего неба за узким высоким окном.
— Двадцать дней у тебя, — негромко проронил колдун.
Игар слабо дернулся:
— Что?
— Двадцать дней… Звезда Хота опускается за неделю до «Осени-середки», знаешь, такой день, когда девчонки сверлят мост посередине… Поверье такое — просверлишь мост на самой середке, посмотришь в дырочку — суженый увидится… В «Осень-середку», в полночь… Смотрители этих самых мостов с кнутом стоят и дежурят — им тоже неохота, чтобы добро дырявили…
Колдун говорил тихо, неторопливо, нарочито не придавая значения словам — все равно, мол, что я сейчас говорю, а ты слушай мой ровный сорванный голос и думай о главном из сказанного вначале…
Игар думал. Колдуновы слова были не про девчонок и не про мосты.
— Значит… вы не можете?..
— Маги не так могучи, как о том болтают, — сухо отозвался колдун. — А существо, подобное скруту… стоит дорого.
Некоторое время Игар размышлял, прикрыв глаза.
— Мне нечем платить, — сказал он наконец. — Но я стою двести шестьдесят монет, — он горько усмехнулся. — Правда, продать вы меня можете и так… Хоть сегодня…
Теперь размышлял колдун; движение деревянного шара замедлилось.
— Ты меня не понял, — проговорил он после паузы. — Собственно… мне не так нужны эти деньги. Я сам доплатил бы, если бы кто-нибудь приволок мне скрута… мертвого или умирающего. Живой и здоровый скрут… Ты не представляешь, что это такое.
Игар оскалился:
— Представляю. Сила меча не берет его — что, сила магии тоже?
Колдун осторожно оторвал деревянный шар от его кожи. Испытующе оглядел оставшийся на месте раны белый шрам, кивнул, небрежно бросил шар в стоящую на полу фарфоровую посудину; плюхнувшись в прозрачную жидкость, которую Игар принял за воду, деревянный шар утонул.
— Сила, сила… Кидаться на скрута с мечом или, гм… с тем, что принято называть магией — все равно что стоять на вершине холма и орать восходящему солнцу: «Зайди! Спрячься обратно, сволочь, не то как дам!..»
В комнату вошла Полевка. На левой ее ступне краснела свежая царапина; рассеянно улыбнувшись, женщина села в резное кресло у окна и, довольная, подставила лицо солнечным лучам. Последним теплым лучам уходящего лета.
Игар видел, как изменилось и потеплело лицо колдуна. Полевку он считал дочерью — хоть и подобрал где-то уже безумную, в возрасте пятнадцати лет…
— Магия, — Игар откашлялся, — магия не может сделать так… чтобы она…
Лицо колдуна сделалось жестким:
— Зачем? Она совершенно счастливый человек. Я позабочусь о том, чтобы ей никогда не было больно… Она живет в своем мире, она куда более нормальна, чем я или ты… Особенно ты, со своей миссией спасителя и палача!..
Полевка взглянула на Игара и ласково покачала головой.
— Я, по крайнем мере, сам выбираю, — глухо сказал Игар.
— Много же ты навыбирал, — отмахнулся колдун.
В приоткрытое окно влетела пестрая пичуга. Женщина рассмеялась; птичка села ей на локоть и изящно повела головой.
— У нее не будет детей, — шепотом сказал Игар. — Она не узнает, что такое…
— Любовь, — мрачно закончил за него колдун. — Посмотри на себя, дурень, и посмотри на нее. Она и есть любовь, она любит весь мир… А ты…
Он замолчал. Игар, не глядя, взял со спинки стула свою заштопанную на плече рубаху.
— А скрут — воплощенное предательство, — сказал колдун шепотом. Мир пронизан корнями… привязанностей, страстей, это… Тебе так просто не понять. Ты видел траву, как она ворочает камни? Пробивается из трещин, это неудержимо, это сила… Корни заполонили землю, крестьяне стонут, выдергивая свои сорняки — а трава просто дико хочет жить, больше, чем ты или я… Так и… то, что принято называть любовью. И то, что принято называть предательством…
Кодлун замолчал. Прошелся по комнате; осторожно положил ладонь на голову радостной Полевке:
— Терпеть не могу философии, Игар. Терпеть не могу болтовни… А иначе как мне объяснить тебе? Скрут… Это вечное непрощение. Это такая мука… и такая жажда мести. Обратная сторона преданой любви… И преданной любви. Это скрученные жилы самых древних сил земли… Это скрученные шеи надежд. Это душа, скрученная жгутом…
Женщина удивленно подняла голову — видно, напрягшаяся ладонь колдуна доставила ей беспокойство. Ласково погладив ее по волосам, колдун отошел к столу, наполнил себе стакан из кувшина, залпом выпил.
Игар смотрел на Полевку. Темные волосы с медным отливом, карие глаза с прозеленью, спокойный, безмятежный взгляд… Воплощенная любовь. Бездумная любовь, бездумное приятие всего, что окружает…
Мысль, родившаяся во время речи колдуна, наконец-то вынырнула на поверхность. Воплощенная любовь — воплощенное предательство…
— Тиар, — позвал он шепотом.
Полевка радостно улыбнулась.
— Тиар, — повторил он тихо и глухо.
Колдун оказался между ними.
Несколько секунд Игар ждал чего угодно — мгновенной смерти, превращения, удара… Колдун лишь смерил его взглядом — и обернулся к женщине; пичуга вспорхнула с ее локтя и вылетела в окно.
Осторожно взяв приемную дочь за плечи, колдун развернул ее к Игару спиной. Откинул волну волос, обнажив шнурок-завязку; несильно потянул за кисточку, распуская ворот, позволяя платью-рубахе свободно сползти вниз.
У основания точеной шеи Игар увидел давний, грубый, неровный шрам. Увидел и содрогнулся; ломкий мальчишеский голосок: «Там холодный ручей… совсем холодный, ледяной…»
Белая кожа девушки тут же покрылась пупырышками холода; Игар долго не отваживался опустить взгляд.
Под правой лопаткой не было ничего. Ничего не было — только красный след от недавнего комариного укуса.
* * *
— За что?!
Она, оказывается, успела забыть это чувство. Когда липкая паутина захлестывает лицо, спутывает руки и ноги, и сразу вслед за этим захлестывает и спутывает животный ужас. Такой же серый и липкий.
— За что?! Что я…
— Тихо, тихо. Тихо, Илаза… Будь добра, позови на помощь.