Наевшись, Илаза вытерла черные руки о пышную подушку мха, уселась на толстый поваленный ствол и опустила подбородок на переплетенные пальцы.
Близилась осень; ручей несет по течению редкие желтые листья, но уже завтра их станет больше. Возможно, когда вся эта роскошная листва бесполезным ковром ляжет на землю, присоединившись тем самым к предыдущим поколениям своих палых предков… Когда все эти ветки предстанут в наготе — тогда и объявится среди них ничем не прикрытое паучье тело, и потрясенный взгляд ее сможет лицезреть зазубренные костяные крючья в островках седой шерсти, брюхо с основаниями восьми суставчатых лап, два мохнатых отростка по бокам головы…
Она передернулась. До такого зрелища она не доживет, потому что звезда Хота опустится раньше.
Впервые за долгое время она подумала об Игаре — на этот раз без надежды и без страха. Сущим ребячеством было надеяться, что, спасая ее, возлюбленный изловит и приведет пред скрутовы очи некую неизвестную, скорее всего мифическую женщину. И уж конечно, глупо было бояться испытаний, ожидающих его на дороге: любой нормальный человек, осознавший невыполнимость задачи, отказывается от дальнейших попыток…
Ровный ход ее бесстрастных рассуждений вдруг прервался. Она больно закусила губу, пережидая приступ ярости и горя, потому что ей представился Игар, спокойно живущий где-нибудь на хуторе, забывший и думать о звезде Хота, и только изредка, спьяну, оплакивающий Илазину судьбу горючими бессильными слезами…
Она стиснула зубы. Не время быть слабой; пока что сила ее в том, что она не боится смотреть правде в глаза. Возможно, любая другая девчонка до сих пор тешила бы себя надеждами и без конца проигрывала для себя картину возвращения своего героя-мужа; ей, Илазе, нравиться быть сильной. Ей слишком хочется жить, чтобы перекладывать свое спасение на плечи любого другого человека. Она должна позаботиться о себе сама…
Ей снова увиделся Игар, сидящий в кабаке за кружкой пива. В компании таких же, молодых и сильных, развеселых, громогласных, розовощеких парней… Она, Илаза, начала говорить себе правду — не гоже останавливаться на полпути.
Игар… Свидания через закрытую дверь. Весь этот дом — закрытая дверь, анфилада комнат, где бродит призрак Ады. Сплошной черный бархат, душный запах цветов и свечей, будто вечные похороны…
Однажды в раскрытое окно влетела ласточка. Какое-то время изящная черная птичка металась и билась в стекла, а потом насмерть расшиблась, и романтически настроенная девочка Илаза с горечью осознала себя пленницей, только, в отличие от ласточки, с заточением своим смирившейся…
Да явись тогда кто угодно, хоть старик, хоть урод, и пообещай ей перемену участи, прорыв, свободу — разве она отказалась бы?!
Случилось так, что первым свою любовь предложил Игар. Свою любовь как довесок к освобождению. В пору ли было колебаться?.. Игар, как волшебный ключик, открывающий постылую дверь. Игар как средство, Игар как путь… Сейчас она говорит с собой, никто не услышит и никто не упрекнет ее в холодности и цинизме. Хоть с собой-то она может быть откровенна?!
Скрючившись на своем стволе, Илаза обхватила плечи руками и заплакала без слез. Истинная природа ее любви к Игару оказалась по-делячески низменной; ей, привыкшей любить себя, так мучительно оказалось себя стыдиться.
…Или она все же ошибается?! Или это говорят в ней отчаяние и усталость?
Обманывая себя, она толкает себя же навстречу гибели. Не время выяснять, была ли ее любовь тем действительно священным романтическим чувством, которое, как она знала, рано или поздно приходит к любой благородной девице. Важно понять одно — Игар не придет.
А это значит, что ее, Илазы, жизнь может быть спасена только ее руками.
* * *
Аальмар вернулся к самому празднику Заячьей Свадьбы.
Вечером, когда весь мир, казалось, пирует за одним длинным столом, они вдвоем гуляли вдоль улицы; разноликие снежные зайцы, сооруженные по традиции в каждом дворе, смотрели им вслед глазами-картофелинами. Первый снег и не думал прекращаться, валил и валил, осыпая заячьи фигуры, посверкивая блестками в свете бесчисленных факелов…
— Я должен уехать снова. В довольно-таки тяжелый поход.
Она сжалась. Как чувствовала; радость праздника и радость встречи с ним меркла перед страхом возможного расставания. А теперь померкла вовсе, и снежинки бессильно таяли, ложась ей на ресницы.
— Малыш… Я виноват перед тобой. Чем мне искупить?..
Она молчала. Снег приглушал все звуки — крики пирующих, звон бубнов и пиликанье самодельных скрипок. Там, где должна была быть луна, тускло светилось сквозь тучи желтое пятно.
— Скажи мне, чего ты хочешь. Я исполню. Правда.
— Я хочу, — она набрала в грудь побольше воздуха, — я хочу, чтобы ты забыл об этой проклятой войне. Чтобы ты… чтобы ты остался навсегда. Никогда больше не уходил, потому что…
Она запнулась, не зная, рассказывать ли ему свой повторяющийся страшный сон; потом собралась с духом и рассказала.
Аальмар молчал.
— Не война ищет тебя — ты ищешь войну, — девочка устало перевела дыхание. — Я не хочу все время ждать. И я не хочу быть твоей вдовой, Аальмар.
Снег прекратился; желтое пятно на месте луны сделалось ярче.
— Но ведь это мое ремесло, — сказал Аальмар глухо. — Это мое дело, оно приносит мне деньги и славу, но главное дает возможность быть собой и проявить себя. Небо одарило меня даром полководца — разве разумно отвергать его? Разве есть для мужчины занятие почетнее, нежели быть воином?
Девочка потупилась. Рядом с его аргументами все ее слова покажутся по-детски наивными — и все же она решилась заговорить вновь:
— Для женщины нет более славного дела, нежели родить и выростить ребенка. Для мужчины нет дела почетнее, чем в совершенстве научиться убивать; разве в твой дом явились враги?
Она сказала это и низко опустила голову, опасаясь его гнева. Он и вправду долго, очень долго молчал; у самой дороги стоял чей-то маленький, наспех вылепленный зайчик.
— Тебе не дает покоя то поле, — сказал Аальмар тихо.
Она склонила голову еще ниже:
— Да…
— Напрасно я тогда согласился идти на поиски куклы…
— Нет, — она подняла глаза. — Не напрасно, Аальмар. Ох как не напрасно.
Из чьих-то ворот вывалилась на улицу полупьяная веселая толпа. Аальмар придержал шаг, давая плясунам возможность пробежать мимо; кто-то собрался было затянуть гуляющую пару в хоровод — однако, узнав Аальмара, тут же оставил свое намерение. Песни и смех отдалились и стихли, поглощенные снегом.
— Я не смогу объяснить тебе, — он тихо усмехнулся. — Что это такое, когда сходятся на поле две воли… Две силы, состоящие из множества сил, тщательно выверенных, переплетенных… Как бьет в лицо ветер, как бешено летит конь, какая это завораживающая игра — сражение…