– Вторичный эффект Вейса мешает оперировать.
– С чего бы это?
– Отвлекает, вносит сенсорный разлад. Галлюцинаторный комплекс; смещение приоритетов…
Здесь и сейчас, Регина понимала, как глупо это звучит.
– Разлад! – Кавабата, сидя на полу, громко расхохотался. И подложил коврик под лист рисовой бумаги: чтоб тушь не протекла на другую сторону. – Что они понимают, твои лар-ги?
– Они много чего понимают, – ответил Кавабата, доставая из шкафчика флаконы с дурманом. Движения его были скупыми и точными, как у ювелира. – Не смейся над хромым бегуном. Может быть, он – великий флейтист.
И продекламировал вполголоса:
– Любуясь цветущей вишней,
Не унижай сосну.
Она растет на вершине.
Все шесть Кавабат были при мечах.
Оружие хозяев не слишком удивило Регину. Куда больше ее изумил вид пациента, распятого нагишом на металлической раме. Пупс скорее походил на часть интерьера, чем на больного перед операцией. Розовый, пухлый, он часто-часто моргал и шевелил бровями. Приглядевшись, Регина обнаружила, что «под шелухой» пупса кто-то испортил. Мелкие, незаметные сразу деформации превратили «девчачью радость» в куклу из фильма ужасов. Кожа Тоды местами вспучивалась и опадала, словно под ней ползали жуки. Левый глаз стал больше правого. Одно ухо исчезло совсем. Второе покрылось чешуей. Ключицы заострились, вылезли двумя костяными гребешками. Под животом, мягким и безволосым, торчал эрегированный фаллос, достойный гиганта.
Уставясь на девушку, пупс всё время облизывался.
– Нравится? – спросил Кавабата-охранник.
– Нет, – честно призналась Регина.
И задним числом укорила себя за нечуткость к пациенту. В конце концов, Тода не виноват, что болен, что личность его выглядит не лучшим образом…
– Венец рода человеческого! – Кавабата-писарь театральным жестом указал на пупса. – Тода Гиттё, бухгалтер компании «Сайганори». Дебет-кредит, квартальный отчет. По вечерам – пиво и девушки. Особенно – девушки. Репортеры прозвали его Сиримэ. Знаешь, кто это?
– Понятия не имею.
– В нашем фольклоре Сиримэ – призрак-эксгибиционист. Большой, замечу, оригинал. Догнав свою жертву, он показывает ей свой голый зад. Из прямой кишки вылезает глаз на стебельке, при виде которого жертва умирает от страха.
– Очень остроумно, – скривилась Регина.
– Ты даже не представляешь, насколько это остроумно. На счету Тоды – сорок три жертвы. Каждой было либо двенадцать, либо семнадцать лет…
– Священные цифры! – взвизгнул пупс. – Да, священные!
– Беднягам, доставшимся фольклорному Сиримэ, считай, везло. Счастливчики! Если я расскажу тебе, что делал с жертвами наш бухгалтер, помешанный на девичьих попках…
«А ведь он получает удовольствие, – подумала Регина про Кавабату, продолжавшего пикантный монолог. – И это не только удовольствие от предвкушения интересной работы. Операция – вторична. Он радуется, рассказывая мне про маньяка Тоду. Ему нравится делиться мерзкими подробностями. И не нравится анестезировать пациента. „Главное – хорошо зафиксировать…“ То-то анестезиолог, один из шести псевдо-личностей – сам по себе. Сортирует флаконы, помалкивает в тряпочку…»
– Почему этот маньяк здесь? – она указала флейтой на пупса.
– А где ему быть?
– В тюрьме.
– Он и был в тюрьме. Ждал казни в камере смертников. Таким часто предлагают подписать соглашение с властями. Замена «ледяной ванны» тремя годами в Храме, в качестве тренажера. У нас не в чести симуляторы. Смертники, коматозники – эти с письменного разрешения семьи; безнадежники, желающие помочь близким деньгами…
Рама провернулась и наклонилась, разворачивая пупса задом к секстету Кавабат. Регина знала, что «под шелухой» параноидальный свищ адекватен свищу прямой кишки. И всё равно ее слегка замутило. Справившись с дурнотой, она поднесла флейту к губам.
– Следи за мелодией, – сказала она анестезиологу, прежде чем заиграть. – Я буду дублировать процесс. Слушай, а вас всегда шестеро? Я имею в виду сякконских психиров?
– Всегда, – кивнул Кавабата.
– Не всегда, – возразили Кавабаты от дверей. – Бывает, что и пятеро.
– А куда девается шестой?
– Умирает, – нехотя ответил анестезиолог. – Если психир берется оперировать без согласия пациента, или вопреки воле близких родичей, когда пациент недееспособен… Шестой умирает за ненадобностью.
Каллиграф пожал плечами:
– Ну и что? Пятерых вполне хватает.
«Смерть освобождает человека от трудностей мирской жизни, которая с возрастом и постигающими человека несчастьями становится более трудной. Смерть принимает его в круг Вечности и Любви, где человек сможет наслаждаться обществом любимых людей и находить утешение в счастливой Вечной жизни…»
Так. Транспонируем ситуацию применительно к нашему случаю:
«Смерть освобождает гуся от трудностей мирской жизни в кувшине, которая с возрастом и постигающими гуся несчастьями становится более трудной. Смерть принимает гуся в круг Вечности и Любви, где гусь сможет наслаждаться обществом любимых гусей и находить утешение…»
Почему-то Регине казалось, что вредного старика этот вариант не удовлетворит.
– Ну что, дурашка? Воюешь сам с собой?
Козленок не ответил. Он выглядел до крайности истощенным. Дышал тяжело: темно-рыжие бока вздымались и опадали, как после быстрого бега. При каждом вздохе под шкурой проступали ребра – слабые и жалкие.
– И что прикажешь с тобой делать? Я им говорю: у него – это у тебя, значит – конфликт ипостасей. Все голодные. Едва почуют еду – друг дружку отталкивают, лезут вперед. Выложат тебе, к примеру, капусты; ты только хрумкать – ящер выперся: «Пшел вон! Я больше всех жрать хочу!» Одна проблема: они с барсом капусту за еду не считают. А стоит им мясца дать – ты уже тут как тут. Слюна течет: вкусненькое дают! Я самый голодный – мне, мне! Выбрался наружу, глядь – а это мясо. Несъедобная штука для такого козла, как ты. Верно я говорю?
Козленок тихо фыркнул.
– И нечего на кавалер-даму фыркать. Сперва рога отрасти, грубиян. Помнишь, вы друг дружке меня съесть мешали? Ссорились, дрались. Каждый хотел, чтоб только ему. А в итоге – никому. Кем я для тебя была, дурачок? Морковкой? Капустой ходячей? Ладно, можешь не отвечать. Не по зубам тебе такая капуста…
Устав сидеть на корточках, Регина вытащила из сумки коврик, предусмотрительно взятый с собой. Постелила его на пол – и уселась по-сякконски, скрестив ноги.
– Вот я им всё это и рассказала. Начальству твоему. А они: «Спасибо, мы вам очень признательны. Мы вызовем специалиста. Всё будет хорошо, не беспокойтесь…» Ну и как у тебя, всё хорошо? То-то же… Связалась с ними сегодня: «Как там наш химереныш?» А они мне: «Извините, но пси-ветеринара мы найти не смогли. Говорят, есть один профессор. Но его гонорары…» На его гонорар, малыш, десяток таких, как ты, можно купить. «Мы не можем позволить себе такую роскошь!» Не могут они. И я не могу. Нет у меня столько денег, ты уж прости…