И вот поди ж ты!
С громким стуком князь рухнул на столешницу. Тело его утратило сходство с манекеном. Оно подергивалось, шевелилось; трепетали, силясь открыться, веки...
– Еще разряд!
Угорь, подлец, оказался начеку. Он ловко увернулся от палки. Видимо, действие газа заканчивалось. Однако нужного эффекта Зануда добился: возмущен насилием, электрофор снова ударил током. Князя выгнуло дугой. Лязгнули зубы. Волмонтович часто-часто задышал – и неразборчиво выругался.
– Потерпите, друг мой. Вам необходима финализация.
В третий раз Торвен без затей рубанул палкой по ванне. Он даже не старался попасть в угря. К чему мучить рыбу, если она и так охотно расстается с запасами электричества?
Князь замотал головой, рявкнул: «Холер-р-ра ясна!» – и сел. Осмысленным, вполне бодрым взглядом он окинул комнату, после чего начал деловито откручивать крепежные винты «кандалов».
– Как дела? – Эрстед поспешил ему на помощь.
– Отлично. Как заново родился.
Тело князя на глазах обретало естественный цвет. Бледность и синева сдавали позиции, теснимые превосходящей силой животного электричества.
– Ваша одежда, Казимир.
– Окуляры?
– Вот.
– Бардзо дзенькую! У нас, кажется, намечается веселенькое дельце?
– Откуда вы знаете?
– Подслушал с того света, – не стесняясь наготы, Волмонтович начал одеваться. – Штурм? Чудесно! Эй, хлопы! Да-да, ты, рыжий! Куда ты дел мои пистолеты?
– Как с Банкой, полковник?
– Скверно. Половина заряда. Боюсь, не успеем.
Черное небо, серое море. Ближе, внизу – ровный квадрат двора, пушки-старушки у ворот, мраморный Ольгер за калиткой. Замок Эльсинор, королевский музей. Самопрялки, плуги, рыцарские латы, ржавые мечи...
Не морщи нос, прогрессивный малый – XIX век!
– Может, не сегодня? Лишний день...
– Нет, юнкер. Не будет у нас лишнего дня.
Музей пуст. Зеваки-иноземцы приедут в июле, когда на Северном море установится погода. Смотрители в отпуске. Директор, доктор Каспар Вегенер, принимает экзамены в университете. Весь гарнизон – сеньор-сержант и принц Ольгер.
– Помнишь, Торвен? Есть легенда, что Ольгер встанет из гроба, когда Дании будет грозить смертельная беда...
– И где был этот лежебока, когда жгли Копенгаген?
Башня, темная молчаливая громада, позади. Гладкие «вобановские» стены. Крытая галерея-мост висит в воздухе, упираясь концами во внешнюю стену и камни Башни. Есть еще один ход – под землей. Узкий, неприветливый тоннель. Но его не разглядишь, для того и рыли.
Военный совет собрали на смотровой площадке донжона. Отсюда все видать: и замок, и Башню, и берег. Даже вечер не помеха. Только холодно – норд осмелел, набрался силы, нагнал туч, захватив небо в плен.
– Начнись штурм – замок падет быстро. Значит, главное сражение произойдет в тоннеле. Я очень надеялся на Банку...
– А я – на здравый смысл. До сих пор не верю. Филон – убийца? Филон – враг науки? Ты рассказывал, ему не нравилась твоя дружба с Месмером. Для Филона даже он – мистик и шарлатан.
Андерс Эрстед смотрел вдаль – в сумрак, подступающий со стороны пролива. Тьма шла на Эльсинор. Зануде подумалось, что в январе 1814-го, когда остатки Черного полка отступали по мокрому снегу Голштинии, было веселее. Их оставалось две-три сотни – живых, не желавших сдаваться. Плечо к плечу – черный кант, красные мундиры.
«О-хэй-и-йодле-йодле-хэй! Да нету головы!..»
Здесь – ночь, пустой замок, статуя принца, старик-сторож. Дюжина лаборантов – молодежь, студенты, никогда не стоявшие под ружьем. Инвалидная команда – безрукий, безногий и воскресший. Принцесса Пин-эр, метательница поэтов.
Воюй – не хочу.
И с кем? С философом? Противником насилия? Бред!
– «Когда придет тысячелетье за нынешним тысячелетием вослед, – Эрстед словно прочел его мысли, – построены будут по всей земле вавилонские башни. Люди займутся всеобщей торговлей, и цена человека будет не большей, чем фунт свинины. Научатся люди будить видимость жизни, создадут неведомых тварей, коих не было у Ноя в ковчеге. И раздавит мудрость немудрых, и погубит разум душу...»
– Кто это сказал?
– Иоганн Иерусалимский, средневековый пророк. Филон его очень ценит. Мне повезло в жизни, Торвен. У меня было два великих учителя – Франц Месмер и... Филон. Месмер умер. С Филоном мы стали врагами. Он решил, что наука вырвалась из узды. Прогресс летит стрелой, люди не успевают освоить его дары. Гибнут – разрушители станков в Англии, хлопкоткачи в Бенгалии; солдаты, убитые из пушек нового образца... Филон понимает: по доброй воле никто не откажется от прогресса. Но он знает иное – открытия делают единицы, гении. Их несложно вычислить, найти. Донос, яд, пуля в живот...
– Галуа?
– Мы опоздали, Торвен.
– ...Опоздали!
Выстрел услыхали издалека. Не хлопок, не щелчок плети. Громыхнуло в полную силу, словно там, за стеной пригородного леса, ударила малая пушка. Сырой воздух охотно подхватил звук, разнес по округе. Сразу не скажешь – откуда и где. Со всех сторон, из многих стволов.
В упор.
Волмонтович замер, став похож на борзую – узкий силуэт на фоне заката. Помедлил, резко взмахнул длинной рукой, указывая влево.
– Туда!..
Пин-эр подобралась, затянула пояс, сдвинула шапку на затылок. Глянула на Эрстеда. В узких глазах – просьба. Не иероглифы, простая и ясная скоропись. Пусти! – я ринусь по следу...
– Нет. Идем все вместе, – он скривился, гоня боль, подступившую к сердцу. – Вперед!
На берегу людей встретила сырость. От темной глади несло гнилью. Подошвы скользили на дрянной каше, в которую обратились прошлогодние листья. Кусты боярышника ощетинились колючими ветками. Пруд Гласьер, Жантийи – безрадостное место, сюда не ходят по доброй воле. Даже «романтик», начитавшись модного ныне Виктора Гюго, повернет назад – к свету, к жизни.
Хмуро, пусто, мертво.
– Вот!
Тело заметил все тот же Волмонтович. Трость безошибочно указала на недвижный куль, пристроившийся на склоне – между кустарником и кромкой ряски. Эварист Галуа лежал на боку. Левая рука прижата к животу, правая сцеплена в кулак. Лица не разглядеть – утонуло в тени. Черные кудри рассыпались по земле, шляпа упала рядом.
– Не трогайте!
Эрстед подбежал, наклонился, взялся за запястье, желая проверить пульс. В ответ раздался стон – тихий, едва различимый. Кулак раненого разжался, ладонь скользнула по мокрой траве.
– Шевалье. Огюст Шевалье...