Все эти дни головной болью Торвена была бравая девица Пин-эр, оставленная на его родительское – родительское, напоминал он себе десять раз на дню! – попечение. Зануда запасся ангельским терпением и учебником по педагогике, купленным в университетской лавке. С одной китаянкой, постоянно рвавшейся на смертный бой, он бы справился, но судьба оказалась неумолима. Дополнительную беду – двух юных карбонариев, художника и химика – Торвен приобрел сам. Альфред Галуа и Антонио Собреро тоже рвались в бой, желая умереть за свободу – сей же миг, не сходя с места, даже не позавтракав.

На войне лейтенант быстро разобрался бы с героями. Но в мирном Париже никого под ружье не поставишь, в ночной караул не пошлешь – и не заставишь зубрить на память справочник «Весь Копенгаген» за 1811 год. Выручило то, что у химика нашлась куча дел помимо подвигов. Парень трудился в лаборатории – в теплой компании самовзрывающихся колб и реторт, пылающих синим пламенем. Галуа же был произведен в кадеты и отряжен наблюдать за домом Карно. Иностранцу слежка не с руки, французский же гражданин Галуа просто обязан вести учет шпионам и прочим врагам Отечества, подбирающимся к великому ученому.

Помогло!

А теперь приходилось пожинать плоды.

–…и еще у перекрестка. Смена – каждые два часа. Но эти из полиции, обычные дуболомы. Больше для виду.

– Ясно.

Зануда всмотрелся в аккуратно вычерченную схему. Красота! Масштаб – и тот проставлен. Не обделил Творец талантом младшего Галуа. И глаз острый, каждую мелочь примечает.

– Мсье Торвен, вы же понимаете, – молодой человек замялся. – Только для вас! Это наверняка секрет…

Еще бы! Система охраны особняка – как на ладони. Посты внутренние, посты внешние. На внутренних – армейские парни в цивильных сюртуках; на внешних – галочьи фраки, агенты из комиссариата. Нижние окна – в решетках, черный ход наглухо заколочен.

Крепость!

– Посторонние заглядывают редко. Сам Карно не выходит из дому с начала июля. Хворает, якобы…

Здоровьем инженер не пышет, вспомнил Торвен. Но в любом случае шпиону в дом не попасть. Военное министерство – на высоте. Если, конечно, исключить прилетевшую с острова Ситэ ракету Конгрева – или ручную бомбу, сброшенную из корзины монгольфьера. Но это вряд ли. Карно может уцелеть, а затейников наверняка отыщут.

– Я говорил с мальчишками, мсье Торвен. Один торгует газетами, другой – яблоками напротив дома. Оба утверждают, что гости к Карно приходят редко. Всегда – одни и те же. Из новых – вы и тот мсье, что явился вслед за вами.

В памяти шевельнулась заноза. Эй, мсье, который за мной! На кого вы похожи? Если бы они хоть раз встречались лицом к лицу, Зануда бы непременно вспомнил. А так…

Принес я весть дурную,

Миронтон, миронтон, миронтень…

3

– Мое настоящее имя вам ничего не скажет, господин Карно. В последние годы меня называют Эминентом.

– Не прибедняйтесь, господин фон Книгге. И не лгите.

Николя Карно встретил гостя стоя. Рука на краешке стола, подбородок вздернут, взгляд – прямо в глаза. Так он стоял на фехтовальной дорожке в зале мэтра Бюзье; так сдавал экзамены в Инженерной школе; так сражался за Париж в 1814-м, когда один день боев стоил русским войскам шести тысяч убитых. Хозяин дома словно помолодел, дыша отвагой. Мужчины семьи Карно не отступают перед опасностью – они идут ей навстречу.

– Ваше имя более чем красноречиво. Как и вы сами.

– Не думал, что вы узнаете меня в лицо, – Эминент приятно улыбнулся. – Столько лет прошло. Когда я навещал вашего досточтимого отца, вам было, дай бог памяти…

Если, вспомнив про отца, фон Книгге думал перебросить этими словами мостик, то здорово ошибся. Слова-камни сложились не мостом – баррикадой.

– Мне было три года, когда я впервые увидел вас в доме моего отца. Разумеется, я вас не запомнил. Но, когда я вырос, мы не раз встречались с вами в Магдебурге, где отец коротал годы изгнания. Как я понимаю, вы в чем-то хотели его убедить – и не преуспели. Кстати, я тогда не подозревал, что имею дело с покойником. Отец называл вас Филоном – и числил среди самых мерзких предателей Революции. Перед смертью он рассказал мне, кто вы на самом деле. Лазарь Карно и его друзья воевали за Францию. А вы хотели сделать нашу родину бесправной частью вашей масонской федерации. Все давно вас похоронили, барон; кое-кто даже оплакал. Но у меня отличная память!

Карно замер, словно бронзовое надгробие. Зато Эминент определенно чувствовал себя как дома. Не торопясь, он прошелся по кабинету, бросил взгляд на портрет Лазаря Карно, Организатора Побед, висевший у окна; полюбовался расписной китайской вазой.

– Судьба и люди были несправедливы к вашему отцу, господин Карно. Неудивительно, что он стал… м-м… несдержан в оценках. В счастливые дни прошлого мы считались друзьями. Когда я думаю о тех, кого уже нет, то стараюсь вспоминать только хорошее.

Слова текли спокойно, мягко, миролюбиво. Старый, много повидавший человек говорил о своем друге, об ушедшей молодости…

– Надеюсь, вы найдете пару теплых фраз и об Эваристе Галуа, – резкий голос инженера развеял нестойкие чары. – И о прочих несчастных, кому посчастливилось свести с вами дружбу. Господин фон Книгге! Кто предупрежден, тот вооружен. У Франции много врагов. По этой причине я согласился работать на правительство Луи-Филиппа. Вам же я сразу говорю: нет! Что бы вы ни предложили – нет!

Сказанное упало в пустоту. Эминент даже не подал виду, что слышит. Взгляд его был прикован к маленькой гравюре, укрепленной в металлической рамке. Резец художника обозначил две армии в разгар боя. Мертвые люди, мертвые кони, пушечный дым; мягкие силуэты аэростатов на заднем плане.

– Флерюс, – набалдашником трости Эминент указал на гравюру. – Июнь 1794-го, великая победа, целиком обязанная гению вашего отца. Тогда впервые были испытаны боевые шарльеры. Через год начали формироваться «баллонные» части французской армии. Ваш отец курировал ряд таких проектов. В Бресте строился гигантский бронированный пироскаф; Лебон наконец решился обратиться к военным… Не так легко было это все остановить. Удалось! Робеспьер лишился головы, а голова Бонапарта оказалась неспособна вместить такое. И слава богу… Вам знаком термин «гонка вооружений»?

Кажется, Карно удивился – впервые за весь разговор. Пальцы отбили барабанную дробь, плотно сжатые губы искривила усмешка.

– Представьте себе, знаком. Это морская шутка, барон. Каждому флоту хочется, чтобы его корабли были самыми быстроходными. Прямой военной необходимости в этом нет, зато приятно. Когда вероятный противник закладывает очередную серию скоростных фрегатов, в морском министерстве сразу же начинают поминать «гонку».

– Шутка? – лицо барона напряглось. – Неужели вы не понимаете, что нынешний уровень науки и техники позволяет мгновенно создавать аналог любому военному изобретению? Уровень напряженности возрастает – как и число потенциальных жертв, – а страна становится все менее защищенной. Проект вашего отца по созданию бронированного пироскафа был вовремя ликвидирован, но успел наделать бед. Англичане тут же начали строить свой «Warrior». Скоро море превратится в ад. Впрочем, как и небеса, земля и мировой эфир. Если нам с вами не суждено увидеть Армагеддон, это не освобождает от ответственности…