Он усмехнулся:
– Кому должны?
* * *
Стальное лезвие едва не сломалось, выворачивая из фундамента черный, замшелый камень.
Под камнем была пустота. Тайник, о котором Развияр не помнил и не мог знать, потому что маленьким детям таких вещей не показывают.
В яме, среди истлевшей ткани, лежали несколько золотых монет и деревянная фигурка. Развияр взял ее в руки; это была игрушка, вытесанная из твердого дерева, белка с глазами из зеленых стекляшек. Дерево потемнело и кое-где было тронуто жучком, но зеленые глаза смотрели ясно и даже весело.
В животе у белки отыскалась дверца. Развияр повернул крохотную железную защелку. Игрушка раскрылась, как сундучок. Внутри лежали две пряди волос, одна длинная, жесткая и очень черная. Другая детская, тоже черная, но мягкая, слипшаяся жгутом.
Развияр обернулся. Лукс и Яска стояли рядом. Лукс смотрел, плотно сжав губы. Яска удерживалась, чтобы не заплакать.
– Отойдите, – шепотом попросил Развияр.
Они ушли, спустились с крылечка в две ступеньки. Развияр осторожно закрыл игрушку-сундучок, снова взглянул в зеленые глаза деревянной белки. Много лет она пролежала под камнем, но ее мордочка до сих пор хранила выражение веселой безмятежности.
Он скорчился, прижав игрушку к груди, и просидел так почти час.
Потом выпрямился. Поставил белку перед собой и посмотрел в ее зеленые глаза.
– Медный король, – его голос не дрогнул. – Медный король. Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно.
* * *
Ему казалось, что сверху бьет столб света. Каждый лист, каждая травинка и каждый камень отбрасывает отдельную, четкую тень. А Развияр стоит в ослепительном столбе, не щурясь, и смотрит перед собой широко раскрытыми глазами.
Потом свет понемногу ушел, а тепло осталось. Слепые насекомые из леса прилетали на его тепло, бились в горячие щеки и падали на землю.
А может, это были не насекомые, а чьи-нибудь души. Или просто ночные страхи. Или случайные мысли. Развияр сидел над раскрытым тайником и думал, пока в лесу не стемнело.
Бабка рассказывала, что в старину лес восставал против захватчиков. Люди рубили и выжигали деревья, чтобы сеять свои колоски, а по ночам в селения приходили горелые пни и вытаскивали землепашцев из постелей. А потом, когда людей стало много, лес покорился и замолчал. Только иногда, когда станет совсем невмоготу, горелые пни подбирались близко к оградам поселков…
Это сказка, понял Развияр. Это такая же небылица, как Болотная Свекровь. Не было никаких горелых пней. Были зазубренные стрелы и темные мечи… Гекса ничего не сеют и не выращивают, не стригут и не доят; они промышляют охотой, как нагоры, и войной… Человеческое мясо дешево на войне… Они были здесь, оставили свои стрелы и свои трупы. Пригорки, племя землепашцев, воюющее только с лесом, не сдалось без боя…
Маму укусила белка много лет назад. Она сама стала белкой; где она?
Он поднял голову. В темных кронах понемногу разгорались светлячки.
* * *
Лукс развел большой костер в стороне от погибшего поселка. Зарево пробивалось между стволами. Он хочет, чтобы я увидел огонь издалека, подумал Развияр и улыбнулся.
Когда он вошел в круг света, девушка и зверуин о чем-то тихо говорили. Яска, хоть сидела спиной, почуяла Развияра первая и встревоженно обернулась.
Он подошел, улыбнулся, опустился на колени. Поцеловал ее перепачканную золой руку:
– Спасибо. Ты нашла для меня… очень ценное.
– Не за что, – Яска, удивленная, всматривалась в его лицо. – Я… а где она? Где эта белка?
– Не знаю, – сказал Развияр. – Если бы знать.
– Развияр?
– Не думай, что я сошел с ума от горя, – он сел рядом. – Все, что здесь случилось, закончилось много лет назад.
Яска и Лукс переглянулись.
– У тебя такие глаза, – тихо сказала девушка, – будто ты счастлив.
– Я счастлив, – он погладил ее по голове. – Я твердо знаю, чего хочу. Что могу. И что надо теперь делать.
Девушка и зверуин смотрели, не решаясь прервать его.
– Яска, – он нежно сжал ее ладонь. – Я хочу сказать тебе одну вещь. В клане нагоров, чьи обычаи мы с Луксом соблюдаем, жена всадника становится женой его брата. Ты стала моей женой, а значит, принадлежишь теперь и Луксу.
Зверуин выпрямился. Его смуглые щеки побледнели. Он нервно облизнул губы.
– Как? – тихо спросила Яска.
– По древнему закону, – мягко сказал Развияр. – Я люблю тебя и повелеваю тобой. Сегодня ты будешь принадлежать Луксу – это его ночь.
– Развияр, – сказала она еле слышным, дрожащим голосом.
Он кивнул, успокаивающе улыбнулся:
– Да. Все будет хорошо. Слово всадника.
Лукс подался вперед. Припал к земле у ног Яски, обнял ее колени. Посмотрел снизу вверх влажными, горящими глазами:
– Я люблю тебя. Не бойся меня. Я… умею быть таким нежным, что ты удивишься.
Развияр встал и отошел. Яска посмотрела на него поверх лохматой головы зверуина. Лукс смеялся, целовал ее ладони и что-то говорил, а она смотрела на Развияра остановившимся, лихорадочным взглядом.
Он проглотил комок. Страшно захотелось крикнуть: нет, я передумал! Моя!
– Верь мне, – сказал он шепотом, будто преодолевая внезапную боль. – Так надо.
Имперский патруль, опустившийся на дальней границе неподалеку от города Пузатый Бор, попал в засаду.
Маг, арбалетчик и зверуин напали внезапно, когда стражники расположились у недостроенной заставы, чтобы отдохнуть и перекусить. Если бы костер разложили внутри заставы, как предлагал вначале щербатый Варник, – успели бы поджечь дымовуху, выпустить столб красного дыма, призывая на помощь. Под защитой стен, отстреливаясь из бойниц, дождались бы подмоги. Но внутри недостроенного здания было темно и сыро, воняло плесенью, в то время как на лужайке у реки так заманчиво зеленела травка; щербатого не послушали и поплатились за это сполна.
Варника нападавшие убили первым – стрелой в лоб. Предводителя, Кроху, оглушил из засады маг. Третий, прыщавый Замай, оказался один с мечом против зверуина и стрелка, в то время как его собственный арбалет лежал далеко на траве, под трупом щербатого. Атака была такой молниеносной и бесшумной, что дура-крылама, пившая воду ниже по ручью, даже не всполошилась.
– Клади меч на траву.
Толстый Кроха лежал на спине, выпучив глаза, не в силах пошевелиться. Замай чувствовал, как льется пот под рубашкой и кольчугой. Кольчуги они оставили на плечах, вот молодцы, а шлемы – сняли…