— Много… Мне так стыдно за него, Лена. Ты себе представить не можешь.
— Могу.
Над нами пролетела птица. Король перехватил меня поудобнее; я боялась пошевелиться. Будет ли у меня ещё шанс рассказать ему правду?
— Я сражалась с туманной королевой и победила её.
Он сжал меня чуть сильнее.
— Небо стало опускаться, но я не дала ему упасть… А потом она открыла для меня дверь, вроде бы вход в мой мир. Во двор. Там фонарь, скамейка… Это по правде? Или всё-таки ловушка?
— Не знаю, — сказал он, подумав. — Я… нет, честно, не знаю. Может, и ловушка.
— Простите меня, ваше величество, — сказала я шёпотом.
— Я простил.
— А Ланс?
— А Ланс был солдат и знал цену жизни и смерти. Он простил бы тоже.
— А вы отрубите мне голову?
— Сейчас, — сказал он с нервным смешком. — Вот только сгоняю за топором.
В лагерь мы вошли рядом — впереди Оберон, я чуть позади. Всё Королевство явилось навстречу. Смотрели жадно, с надеждой — то на меня, то на короля.
— Почему толпимся? — спросил Оберон спокойно. — Комендант — готовимся к переходу, снимаем лагерь, сегодня же выступаем, не дожидаясь утра… Это что?
Люди расступились, и вперёд вышел принц. Он был бледный, как привидение. Ладони его сжимались и разжимались.
— Ваше величество…
— Что? — спросил Оберон с вежливым удивлением.
Принц сделал несколько шагов — и вдруг опустился на колени. Я отпрянула.
— Ваше величество, — сказал принц громко. — Я… лгал вам… и всем. Только я виноват в том, что случилось: я хотел основать своё Королевство… и обманом заманил с собой Эльвиру и Лену. Я единственный изменник, я расколол Королевство… и делайте со мной, что хотите.
Он опустил голову, будто подставляя её под топор палача. Я в ужасе посмотрела на Оберона…
Король счастливо улыбался. Он казался помолодевшим, отдохнувшим, свежим; он поднял глаза к небу, будто призывая солнце в свидетели своего триумфа.
— Наконец-то я слышу хоть что-то достойное мужчины и моего сына… Несмотря даже на то, что ты опять лжёшь. Вставай и занимайся делом: суд примет окончательное решение, когда Королевство обоснуется на новом месте. В дорогу!
Все снова расступились, а Оберон взял меня за руку и повёл к шатру.
Из шатра к тому времени вынесли всю походную мебель, кроме нескольких грубо сколоченных кресел и узкого стола, прежде служившего, похоже, верстаком для какого-нибудь ремесленника. Стол был пуст, если не считать кувшина и пары глиняных кружек. Оберон наполнил обе, одну пододвинул мне:
— Теперь, когда принц наконец сознался… Ты расскажешь мне эту историю? В подробностях?
Говоря так, он коснулся посохом моего рукава, и от мокрой одежды сейчас же повалил пар.
— Времени у нас, как обычно, в обрез… Ну что же ты? Выпей воды.
Я отхлебнула из кружки. В жизни не пробовала ничего вкуснее. Пар от меня всё валил и валил, я стояла, окутанная облаком, — не то паровоз у перрона, не то призрак из бани. Мокрая одежда высыхала на глазах. Отваливались песчинки, падали на пол.
Оберон расхаживал по шатру туда-сюда. Глядя на его сапоги, я начала свой рассказ — от того момента, как принц разбудил меня среди ночи. Я рассказывала очень подробно, стараясь ничего не забыть, ничего не исказить и не перепутать; Оберон оставался совершенно бесстрастным, непонятно было, слушает он меня или нет. Только когда я дошла до заброшенного замка и падения с башни, он вдруг поднял голову:
— А теперь снимай штаны и ложись вот сюда.
И убрал со стола кувшин и кружки. Я обомлела:
— За… зачем?
Мой страх его развеселил.
— Затем, что ты же не собираешься хромать до старости, так? Что там у тебя с ногой? Давай-давай, я отвернулся…
Моя рубашка всё равно была длиннее самой длинной мини-юбки. Одёрнув подол пониже, я кое-как вскарабкалась на стол. Оберон подошёл, присвистнул и долго молчал, разглядывая мою ногу.
— Как ты падала? Спиной?
— Я толком не помню…
— Везучая, что не сломала позвоночник. Какого лешего ты вообще туда полезла?
— Выбрать направление. Я увидела море…
— Мда, нехороший был перелом… Да не дёргайся, это же не хирургия, больно не будет. Рассказывай дальше.
Моя нога онемела. Лёжа на спине, глядя в серый от дождей купол шатра, я рассказывала о сражении с туманной бабой, о том, как мы вышли к морю, и о том, как принц и Эльвира попытались основать своё Королевство.
— Я их женила. Это по правде? Они теперь в самом деле муж и жена?
— Они давно уже муж и жена, Лена, дело не в том, кто им устроил бракосочетание… Они любят друг друга и никогда не расстанутся. Во всяком случае, хочется верить.
— Ваше величество, — рискнула я спросить. — Если вы видите, что они… ну… зачем остальные пять невест? Это ведь всё случилось потому, что принц и Эльвира, ну… удрали от такой жизни. Им просто хотелось быть счастливыми.
Оберон отставил в сторону посох. Я снова начинала чувствовать ногу: она была покрыта «гусиной кожей». Я замёрзла, меня знобило.
— Ты думаешь, я всего этого не понимаю? — тихо спросил король.
Я молчала. Получилось, что я считаю Оберона глупее себя.
— Одевайся… Теперь я тебе расскажу. Когда мы тронулись в путь, ни о какой любви речь не шла — был принц, и были шесть принцесс-невест, каждая в тайной надежде. Эти шесть надежд поддерживали Королевство в пути, будто шесть маленьких крыльев. Но в пути все чувства обостряются — принц сделал свой выбор раньше времени. Я просил его держать себя в руках. Я объяснял ему, чем грозит Королевству его своеволие. Но он уже слушал только Эльвиру…
Я села на столе. Моя нога была покрыта пупырышками, но совершенно цела. Только маленький шрамик под коленом напоминал о прежнем уродстве. Может, Оберон его специально оставил — на память?
— Ваше величество, — я боялась того, что собираюсь сказать, но всё-таки говорила, — разве это так можно — использовать… надежду принцессы-невесты? Зная, что пять надежд из шести всё равно будут обмануты?
Оберон резко обернулся. Я засуетилась:
— Я понимаю… Королевство должно найти новое место, это нужно для общего блага, для всего мира… Но надежда на счастье — это ведь не дрова, чтобы ими топить костёр?
Оберон взял мои штаны, брошенные на спинку кресла. Штаны были совсем сухие, только задубели немного от морской соли.
— Возьми. — Он положил их мне на колени. — Лена, ты когда-нибудь мечтала выйти замуж за принца?