Я открыла рот, чтобы сказать, что грабители не только сбежали, но и сдать успели телефон своему перекупщику. И в этот момент в глубине парка, за живой изгородью, заорали так, что мы с Риткой подпрыгнули.
Прохожие завертели головами. Многие испугались. Максимилиан тронул меня за плечо. Я обернулась и увидела парня, который летел по аллее, выпучив глаза, и орал не переставая. Он пытался сорвать с себя футболку, и на бегу разорвал её почти надвое, а за ним нёсся второй: кажется, его тошнило. Они пробежали мимо нас, один врезался в столб, другой опрокинул урну и свалился сам, вскочил, и оба умчались, топоча и воя.
— Это они? — не веря себе, спросила Ритка. — Те самые… А что с ними?
Мы переглянулись с Максимилианом.
— У них проблемы, — кротко сказал некромант. — Злодеи наказаны, но телефона, увы, не вернуть. Лена, уже поздно… Не проводить ли вас домой, девушки?
* * *
Ритка вообще-то далеко не дура. Но, по-моему, она втрескалась в Максимилиана за те двадцать минут, что мы шли от парка до нашего двора. Забытым оказался даже мобильник: Максимилиан вешал Ритке лапшу, а она радостно принимала её на благодарные уши, и сама что-то рассказывала, и даже, по-моему, цитировала какие-то стихи. На меня Максимилиан вообще не смотрел.
К счастью, во дворе нам встретилась Риткина мама. Она волновалась, потому что мобильник дочки не отвечал. Ритка принялась оправдываться, мать увела её домой, ругая и сочувствуя одновременно. Мы остались с Максимилианом.
— Присядем? — Он кивнул на скамейку перед подъездом. Памятная скамейка; на ней я разговаривала с Обероном, и он впервые рассказал мне о Королевстве. На ней встретила Гарольда, молодого королевского мага, когда тот пришёл, в свою очередь, звать меня на помощь.
И вот теперь — Максимилиан.
— Что ты сделал… в парке?
— Превратил в клопа этот несчастный мобильник. В очень большого клопа. По весу и размеру — один к одному.
— Ты можешь превратить мобильник в клопа… Что ещё ты можешь? Здесь, в нашем мире?
— Кое-что могу, — ему было приятно на меня смотреть, ему нравилось, как я борюсь со страхом. — Я ведь очень серьёзный маг, Ленка. Гарольду рядом со мной просто нечего делать.
— Ты в чужом мире…
— Я везде в своём мире. Мне везде хорошо. Только за Ведьминой печатью мне было плохо, но оттуда я, с твоей помощью, выбрался…
— И отблагодарил, — сказала я желчно.
— Ну, прости, — он улыбнулся и сразу сделался таким милым, ласковым — плюшевый зайчик, а не некромант. — Я хотел сразу тебя убедить. Без этих вот просьб и уламываний… Я думал, будет забавно. А ты почему-то не оценила.
Он ухмылялся во весь рот, и, глядя на него, я поняла: он в самом деле считает свою придумку с «оперуполномоченным» весёлой, удачной шуткой.
— Если ты такой серьёзный маг, почему бы тебе не найти телефон и не вернуть его Ритке? — спросила я, разглядывая его чёрную рубашку из очень плотной ткани, с двумя нагрудными карманами. — Если ты такой… крутой?
— Потому что это скучно, Лён. Правильно и скучно. Кроме того, если бы все украденные мобильники превращались в больших клопов, разве это не было бы справедливо? Разве это не правосудие?
Я всё больше узнавала прежнего Максимилиана. Мне было неуютно сидеть с ним рядом на скамеечке.
— Что ты там говорил… про Саранчу?
— Ах, ты всё-таки вспомнила… Королевству грозит опасность, причём на этот раз — смертельная. Сотни тысяч воинов, верхом на многоногах, во главе князь Саран, и, насколько я знаю, ещё ни одна крепость перед ними не устояла.
— А воины, стража? Армия Королевства?
— Ты же видела эту армию, — он снисходительно улыбнулся. — В Королевстве несколько десятков стражников. Это для мирного времени. В случае войны солдат приходится набирать среди крестьян, ремесленников, воров, желающих прославиться, и прочего сброда. Гарольд уже призвал под знамёна всех, кто способен держать оружие… Но что значит эта кучка ополченцев против армии Саранчи? Разумные люди разбегаются из города, вместо того чтобы выйти на бой и неминуемо погибнуть.
— Ты врёшь. — У меня пересохло во рту.
— «Врёшь» и «Не хочу верить» — разные вещи, Лена.
— Я тебе не доверяю!
— Во-от, — он вздохнул. — Говоришь в один голос с Гарольдом. Он тоже мне, видите ли, не доверяет и не ищет со мной союза. Он послал гонцов к славному королю Уйме Первому, желает заполучить его в союзники…
— Уйма — король?
— С тех самых пор, как его папаша Охра Костегрыз насмерть поперхнулся варёной репой.
У меня от сердца отлегло — чуть-чуть. Кого-кого, а Уйму я хорошо знала и доверяла ему, как себе. Он человек надёжный, хоть в прошлом и людоед.
— Гарольд прав, — сказала я некроманту. — Уйма приведёт на помощь толпы людоедов… в смысле, бывших людоедов.
Максимилиан тонко усмехнулся:
— Вот-вот. Король Оберон в своё время объяснил им, что людоедствовать нехорошо. А придёт князь Саран — и освободит их. То есть объяснит, что они свободны кушать, кого захочется. И как ты думаешь, на чью сторону эти толпы сразу же перейдут?
— Уйма не допустит.
— Конечно. Поэтому Уйму съедят первым.
Был безветренный августовский вечер. Мальчишки играли в настольный теннис — под фонарём, в пятне света, можно хоть всю ночь стучать целлулоидным мячиком. Ромка со второго этажа сидел с гитарой прямо на траве. Окна светились — люди пришли домой, ужинают… Всё так мирно, обыденно, тихо…
— А Оберон? Ты сказал…
— Оберона нет в Королевстве.
— Почему?
— По кочану! Если бы он был на месте — думаешь, я бы решился за тобой идти?!
Я потрясла головой. Максимилиан странно на меня действовал: я тонула в его доводах, как в киселе. Надо было собраться; я не маленькая девочка против взрослого человека — я маг дороги против другого мага, некроманта, у нас разговор на равных, и я не позволю сбить себя с толку.
— Первое, — я принялась загибать пальцы, — Оберон никогда не бросит Королевство без присмотра. Второе: если Оберон находится в другом мире, в Королевстве останавливается время. Третье: Гарольд — главный королевский маг, и он, когда Оберона нет, принимает решения без чужой подсказки. Четвёртое: Уйма верный союзник Королевства, а ты некромант, человек, не заслуживающий доверия. Пятое: забыл, как ты меня бросил в замке принца-деспота?
— Шестое: забыла, как я тебя потом вытащил?
Он, кажется, начал злиться. Меня это немного успокоило: вечная его улыбочка раздражала, как скрип железом по стеклу. Когда он злился, он казался моложе. Сейчас, при свете фонаря, я разглядела, что он не взрослый — ну, не такой взрослый, каким хочет казаться. Странно, что начальник лагеря вообще поверил, что парень лет семнадцати может быть старшим оперуполномоченным. Наверное, Максимилиан его околдовал… а может, просто очень уверенно держался.