Я обвела глазами обращённые ко мне бледные лица.
— Только один из вас должен пойти со мной. Иначе… иначе я вернусь слишком поздно. Там время…
У меня не было сил объяснять, как различается течение времени в Королевстве и у меня дома. Ощущение, что Оберон рядом, руку протяни, подстёгивало, будто разрядами тока.
— Я, — вызвался Уйма.
— Ты, — я засомневалась. — Ты очень приметный… Там небольшой двор, тётушки на лавочках… Ты привлечёшь внимание, Уйма, а нам не надо…
— Я с тобой пойду.
И снова я не сразу поняла, чей это голос — отрешённый и сухой.
* * *
— Эй, вы кто такие?!
Старичок с красным носом, стоя у почтовых ящиков, смотрел на нас с подозрением и страхом.
— У нас здесь ролевая игра, — буркнула я, сразу же пожалев, что не оставила в Королевстве меч и посох. — Мы консультируем писателя Царькова.
На улице всё ещё был день, и всё ещё лил дождь. Здесь, на лестнице, пахло мокрым асфальтом, пылью, поздним летом. В закутке на лестничной площадке стояла детская коляска. И всё в этом чужом подъезде было таким будничным, домашним, привычным: заканчиваются каникулы, съезжаются в город друзья…
Тремя ступеньками ниже стоял Гарольд. Люди с седеющими бородами редко играют в ролевку, но Гарольд явился из Королевства в чём был, и чёрный с серебром головной платок придавал ему очень неформальный вид.
Красноносый старичок на всякий случай ретировался. Гарольд сосредоточенно оглядывал лестницу, окошко с дохлыми мухами на подоконнике, коляску, почтовые ящики внизу; казалось, он по привычке прикидывал, как можно организовать здесь оборону против превосходящих вражеских сил.
Я молча зашагала вверх. Гарольд не двинулся с места. Не слыша его шагов, я остановилась:
— Нам выше.
Он хотел что-то сказать. Уже открыл рот. Потом махнул рукой — и стал подниматься за мной. Свой сломанный посох он оставил в Королевстве. Тяжёлый меч, гораздо тяжелее Швеи, задевал о решётку лестничных перил. Звук получался, будто били в гулкий колокол. Как бы все соседи не сбежались на такой звук.
Писатель-алхимик стоял у открытой дерматиновой двери. Для него все мои посещения слились в одно: в Королевстве проходили дни, а писатель никак не мог собрать черепки разбитой вазы у себя в гостиной.
— Кто это… — он со страхом уставился на Гарольда. — Это не…
— Всё в порядке, это со мной, — пробормотала я устало. — Нам нужна ваша консультация, алхимик.
— Я больше не… — Писатель всё ещё поглядывал на Гарольда с опаской. — Добро пожаловать, господа маги дороги. Проходите… Что это у вас, неужели Швея?!
Он даже присел, желая получше разглядеть меч у меня на поясе. Я отстранилась:
— Нет. Мы играем в ролевые игры.
— Я впечатлён, — пробормотал алхимик, и на его одутловатых щеках появился румянец. — Да, да, признаться сказать… Чай? Может быть, травяной? Вы выглядите неважно…
Я хмыкнула про себя: уж чего-чего, а чая или тем более трав из этих рук я в жизни не приму.
— Спасибо. У вас есть растворимый кофе в бумажных пакетиках?
— Эта гадость?! Есть, совершенно случайно…
Гарольд стоял посреди комнаты, молча изучая старую люстру, пыльные занавески, книжный шкаф с одинаковыми тусклыми корешками. Я уселась на продавленный диван и поняла, что встать не смогу: не держат ноги.
Алхимик вернулся через пять минут, и все пять минут мы с Гарольдом молчали. На подносе, который хозяин поставил на табуретку, были две кружки с горячей водой и две яркие «колбаски» растворимого кофе со сливками. Я увидела в этом знак: алхимик догадался о моих подозрениях и напоказ выставил добрые намерения — сами, мол, распечатывайте, сами готовьте себе напитки.
Здесь, в старой неухоженной квартире, под шум дождя за окном легко было представить, что никакой Саранчи нет на свете. Что Максимилиан не убивал принца-деспота и у входа в чёрный замок не маются на цепях два унылых скелета. Я болтала ложкой в воде, глядя, как растворяется кофе.
Гарольд вертел в руках бумажную упаковку. Алхимик с любезной ухмылочкой помог ему: надорвал пакетик, высыпал содержимое в воду. Гарольд поднял брови.
— А метро, — спросил вдруг неуверенно, — метро у вас ещё работает?
— А куда же оно денется, — любезно затараторил алхимик. — Только вот народа стало многовато, в час пик не протолкнёшься, такие толпы, ужас…
— Я говорила с Эдной, — сказала я.
— Она призналась? — оживился алхимик.
— Она всего лишь орудие… Гражданин Царьков! Не вы ли мне говорили вот в этой самой комнате, что Туманная Бабища имеет власть, пока Королевство в пути? Что она бессильна против короля в его Королевстве?
— Говорил, — он нервно сглотнул. — А… что?
— Посмотрите на это.
Я вытащила из кармана треугольную монетку на цепочке. Алхимик склонил голову к плечу с подчёркнутым, театральным интересом:
— Что это у нас? Так-так…
Тусклые глаза его вдруг открылись. Торопливо, чуть ли не жадно, он схватил монетку в руки. Я удержала её — за конец золотой цепочки.
— Это… да… что это, позвольте спросить?!
— Вы ведь алхимик и мудрец. Вы должны знать, что это!
— Я скажу… Сейчас… Дайте, прошу вас, не бойтесь, выпустите наконец цепочку, я не отберу эту вещь у вас, я не посмею…
Он забегал по комнате, поворачивая монету так и эдак:
— Какой дурак повесил это на цепь? Можно повредить силовые линии… Так… Здесь написано: «Заперто… законсервировано, собрано и закрыто, срока давности нет».
— «Законсервировано»?!
— Ну, общий смысл такой. Обработано для хранения, заархивировано, если хотите. Это… Ух ты, много читал про такое, никогда не приходилось держать в руках. Это, господа, один из так называемых исполнителей желаний, они попадались людям во все времена. Принцип действия простой: воля простака-желающего плюс извращённый юмор исполнителя. Обезьянья лапа… Золотой шар… Цветок с радужными листьями…
— Монетка желаний.
— Вот-вот… Но монетка — это просто забава, детская игра.
— Где Королева Тумана могла добыть эту вещь?
— Королева Тумана? — Алхимик встрепенулся. — А при чём здесь она?
— Это она подбросила Эдне монетку.
— Вот как, — пробормотал он, и лихорадочный румянец на его щеках поблек. — Эта вещь — из владений Королевы… Проще простого… Чего, вы говорили, пожелала Эдна?
— Забыть Оберона.
— Ох, — алхимик покачал головой. — Забыла?
— Нет. Вместо этого…
— Понимаю… — Он рассеянно взвесил монетку на ладони. — Маг дороги, я начинаю беспокоиться.