Его звали Костя. То ли в присутствии Сашки он остро чувствовал себя мужчиной, то ли характер у него был особенно энергичный, но он постоянно пытался «рулить». Сашка не сопротивлялась: Костина деятельность (и даже самодеятельность) создавала у нее иллюзию защищенности.
Они засунули чемоданы в камеру хранения (ячейки работали без жетонов, на одном только коде). Нашли удобную скамейку на перроне и развернули запасы провизии. Сашкины бутерброды, так огорчившие ее вечером, сейчас улетели в одно мгновение: она поделилась с Костей, тот поделился с ней, нашлась бутылка минеральной воды, Костя открыл литровый термос, почти наполовину полный кофе. У Сашки задрожали ноздри; завтрак окончательно привел ее в хорошее расположение духа. Мимо станции прокатился товарняк, грохот улегся вдали. Установилась тишина, нарушаемая только голосами птиц.
— Через полчаса придет автобус, — уверенно сказал Костя. — Адрес этой конторы — улица Сакко и Ванцетти, двенадцать.
— Ты не знаешь, кто такие Сакко и Ванцетти?
Костя пожал плечами:
— Итальянцы, наверное…
Мимо станции, уже в другую сторону, прокатился еще один товарняк.
— Скажи, пожалуйста, — осторожно начала Сашка. — А с чего это тебе пришло в голову поступать на эти… специальные технологии? Кто тебе подал такую… идею?
Костя помрачнел. Покосился на нее с подозрением. Сложил в кулек смятые салфетки и промасленную бумагу, уронил в пустую железную урну рядом со скамейкой.
— Да я просто спрашиваю, — быстро добавила Сашка. — Если не хочешь отвечать — то извини…
— Меня заставили, — неохотно признался Костя.
— Тебя тоже?!
Минуту они смотрели друг на друга. Каждый ждал, что первым заговорит другой.
— Странно, — сказал наконец Костя. — Ты ведь девчонка. Тебе от армии косить не надо.
— При чем здесь армия?
— При том, — жестко сказал Костя. — Как по-твоему, мужчина должен служить в армии?
— Не знаю, — сказала Сашка. — Наверное, должен… — И тут же добавила на всякий случай: — А не хочет, так и не должен.
Костя вздохнул. Помотал головой.
— Мне родной отец такой ультиматум выставил… Я ведь на юрфак пролетел, как фанера над Парижем. Второй раз уже. Меня этой осенью должны были призвать. Так отец… — Костя замолчал. Покосился на Сашку, будто удивляясь, с чего это ему вздумалось посвящать попутчицу, с которой и часа не знаком, в такие интимные подробности.
— Значит, ты не хотел в этот институт?
Костя пожал плечами:
— Хотел, не хотел… Какая уже разница?
Они замолчали. На перроне по-прежнему было пустынно, не появлялся ни обходчик, ни уборщик, вообще никто. Из-за кустов поднималось красное августовское солнце. Пели птицы. На высоких травах, росших вдоль полотна, выпала роса, и каждая капля переливалась цветными огнями.
— А тебе ведь в армию не надо, — задумчиво сказал Костя.
Сашка промолчала. Ей очень не хотелось рассказывать историю своего знакомства с Фаритом Коженниковым. Она надеялась, что и у Кости случилось что-то в этом роде, а оказалось, все просто: провал экзаменов, осенний призыв на носу, суровый отец…
— Нам не пора? — спросила она немного нервно.
Костя посмотрел на часы:
— Ну, пошли… Там на остановке автобуса тоже скамейка есть…
Вопреки Сашкиным опасениям, железные дверцы ячеек открылись легко. Костя сгрузил на пол оба чемодана. Ко дну Сашкиного приклеился скомканный бумажный листок.
— Мусор какой-то, — пробормотал Костя и двумя пальцами отклеил бумажку.
Это была записка — крупные карандашные буквы можно было прочитать даже теперь, когда листок изрядно пожелтел и замызгался:
«Уезжай сейчас».
Подписи не было.
* * *
Через полчаса они сидели в маленьком автобусе, который Костя назвал «похоронным». Проклятая бумажка испортила обоим настроение, хотя каждый старался продемонстрировать другому полное к ней равнодушие.
Сашка знала, что не сможет уехать. Первое сентября — завтра, она должна быть на месте. Требование Фарита Коженникова она выполнит, а там — как придется.
Костя молчал. От его инициативности не осталось и следа. Автобус подъехал без пяти минут семь, за рулем был обыкновенный крепкий дядечка-водитель в поношенной джинсовой куртке поверх черной футболки. Сашка и Костя купили билеты и уселись на заднем сиденье. Водитель завел мотор, тут же, откуда ни возьмись, появилась старушка с корзиной, женщина с лопатой, завернутой в мешковину, и два молодых парня безо всякого багажа. Сашке показалось, что парни приметили их с Костей. Она снова почувствовала себя одинокой и беззащитной.
Сначала катили среди полей, где здесь и там виднелись человеческие фигурки. Потом въехали в Торпу. Это не был поселок, каким он представлялся Сашке: кирпичные пятиэтажки вперемешку с «частным сектором». Это был город, очень старый и совсем не «модернизированный»: тяжелые каменные дома, иногда с колоннами, иногда с лепниной на фасаде. Кривые улочки, иногда залитые асфальтом, но чаще — мощеные черным булыжником. Окна, закрытые зелеными ставнями. Скаты черепичных крыш. Выщербленные ступеньки.
— Смотри-ка, — приглушенно сказал Костя. — Прямо хоть кино снимай. Ничего так городишко, а?
Сашка молчала.
Автобус остановился на маленькой площади, под навесом обыкновенной остановки.
— Торпа, — сказал водитель. — Приехали.
Сашка дождалась, пока выйдут два подозрительных парня, и потом уже выбралась вслед за Костей из автобуса. Водитель передал им чемоданы, уселся в свое кресло, газанул — и автобус скрылся из глаз прежде, чем Сашка и Костя успели оглядеться.
Они снова были одни. И старушка, и женщина с лопатой, и парни куда-то подевались.
— И у кого тут спрашивать дорогу? — саркастически осведомился Костя.
— Тут указатель есть, — сказала Сашка, присмотревшись. — Вот: «Сакко и Ванцетти, 1,5 км».
* * *
Путь в полтора километра они проделали почти за полчаса — Костя, пыхтя, тащил оба чемодана. Сакко и Ванцетти оказалась непомерно длинной улицей, и начиналась со сто четырнадцатого дома — дальше нумерация шла по убывающей. Тротуары то делались широченными, то совсем пропадали. Улица то раздавалась, как река в половодье, и становилась бульваром, то вдруг сжималась и превращалась в ущелье.
— Стильный городок, — бормотал Костя.
Камень и облупившаяся штукатурка. Плети винограда и плюща, протянувшиеся по водосточным трубам. Герань в подвесных вазонах. Сашка вертела головой: вот трехэтажный особнячок, похожий на замок, с уютными алебастровыми химерами. Вот унылое бетонное строение со старинными промышленными кондиционерами, навешенными на окна снаружи. Вот деревянная развалюха, на крыше которой успела подрасти молодая березка.