Мама думает о новом, еще не родившемся ребенке. О существе, чье право на жизнь еще не утверждено окончательно. Конечно, в наше время и медицина и все такое, люди рожают и после сорока…
Сашка споткнулась и угодила ногой в лужу. Потопала кроссовкой, отряхивая воду, вспомнила, что под кроватью, в коробке, лежат осенние ботинки. Она привезла их с каникул — купили вместе с мамой на какой-то распродаже, хорошая, добротная обувь…
Ей захотелось к маме. Захотелось так сильно, что слезы выступили на глазах. Она была выброшена, изгнана, принудительно изъята из нормального мира, где рядом мама, где можно обнять ее в любую минуту, где можно открыть ей дверь, когда она приходит с работы. Нормальный человеческий мир…
Вполне может быть, что все родители всех студентов Института как раз сейчас решают важнейшие в жизни проблемы. Кто-то разводится. Кто-то борется с тяжелой болезнью. Кто-то судится, кто-то собирается рожать. И всем им удобнее думать, что подросшие дети получают образование в приличном, хотя и провинциальном ВУЗе. И никто не знает, что успех их начинаний, здоровье и сама жизнь зависят от успеваемости забытых, заброшенных в Торпу детей. Замкнутый круг…
Сашка сама не заметила, как прошла Сакко и Ванцетти до конца и по другой улочке, с виду деревенской, вышла на берег. По реке плыли желтые и бурые листья; некоторые распластались на поверхности, слившись с собственным отражением. Другие выгибались парусами, будто пытаясь улететь. В траве бродили чьи-то куры. И бревно, на котором когда-то сидели Сашка и Костя, на котором Сашка провела новогоднюю ночь, — это самое бревно было на месте.
Сашка уселась и вытянула ноги.
Прошло пять минут, и десять, и полчаса. Сашка пропускала теперь уже и вторую пару — английский; листья продолжали плыть по реке, бесконечный, торжественный, медленный караван. Глядя на черную зеркальную воду, Сашка впервые за последние два года — впервые в жизни, если честно — всерьез подумала о том, что, может быть, есть смысл нырнуть в эту черноту с деревянного мостика, пересекавшего реку в ста метрах выше по течению. Прыгнуть, поднять брызги, разбить зеркало вместе с отраженным в нем небом.
Она встала, все еще раздумывая. Здесь глубоко? Или по пояс? С другой стороны, тонут же люди в ваннах, для самоубийства никак не предназначенных…
Оставляя следы на мокром песке, она подошла к самому берегу. Трава на южном склоне холма была зеленая, почти как летом, и кое-где из нее поднимались одичавшие астры. Сашка двинулась вдоль берега, обходя болотистые места, глядя то на воду, то на цветы на склоне. Впереди желто-салатной шторкой висели ивовые ветки; вчера, когда она учила параграф для Портнова, у нее в голове прозвучала фраза про ивовые заросли, и она пыталась вспомнить эту фразу, когда услышала всплеск, сразу за ним крик — и еще один громкий всплеск.
Не Сашке первой пришла в головы мысль прыгнуть с мостика. Кто-то более смелый — или более глупый — проделал это только что, и теперь вода несла по стремнине двух человек.
Сашка разинула рот.
Двое барахтались, один кричал. Другой подбирался к нему, загребая воду широкими гребками. Обоих течением пронесло мимо Сашки, и она, наконец-то опомнившись, кинулась следом — вдоль берега. Продралась сквозь ивовые ветки, вылетела на песчаный пляж в форме подковы. Река в этом месте чуть меняла направление, противоположный берег был довольно высокий, в нем темнели стрижиные гнезда. Под кручей ходили водовороты, и туда, в омут, несло угодивших в реку людей. Один все еще что-то кричал, захлебывался, кашлял и кричал снова.
Сашка в панике огляделась — пляж был пуст. Метрах в тридцати тянулся вдоль берега бетонный забор, размалеванный граффити.
— Помогите! — крикнула Сашка, хотя было совершенно ясно, что помощи ждать неоткуда.
В панике она зачем-то сбросила кроссовки. Мокрый песок оказался холодным, как лед, и таким же твердым. Сашка подскочила к воде, в ужасе глядя на тонущих и прекрасно понимая, что не сможет спасти ни одного: куда там, ее саму под воду утащат…
Крик оборвался. Кажется, один из тонущих что-то сделал с другим: придушил? Притопил?! Судорожное барахтанье сменилось размеренными гребками: теперь один плыл к берегу, волоча другого.
Сашке казалось, что он плывет очень долго. Течением обоих сносило все ниже, туда, где берега были болотистые и топкие, где выбраться было невозможно. Пловец перевернулся на спину и изо всех сил заработал свободной рукой; человек, которого он тащил за собой, казался грудой мокрого тряпья.
На мелководье пловец встал на ноги, и Сашка его узнала. Это был первокурсник Егор: светлые волосы облепили голову, глаза красные, а губы посинели. Утопленник оказался другим первокурсником, которого Сашка видела в институте, но имени его не знала. Он выглядел гораздо хуже: одутловатое синюшное лицо и почти черные губы.
Егор обвел берег блуждающим взглядом. Увидел Сашку:
— Есть мобила?
Сашка мотнула головой.
— Беги к автомату. «Скорую», быстро.
Сашка побежала. Наступила босой ногой на ракушку, охнула от боли. Вернулась; прыгая, без носков натянула кроссовки. Успела увидеть, как Егор кладет утопленника на живот, грудью на камень, как, что-то бормоча, нажимает сплетенными ладонями ему на спину; дальше смотреть не было времени.
Телефонная будка нашлась неподалеку от моста, напротив последнего дома тихой, почти деревенской улицы. Сашка сорвала трубку, с облегчением услышала далекий гудок; мимоходом вспомнилось, как тогда, зимой, она давила на кнопочки окровавленными пальцами, а за спиной в сугробах неподвижно лежали негодяи, которых она сама изувечила… Люди.
Сашку обдало холодом, но в этот момент в трубке ответили.
— Здесь человек утопился! — крикнула Сашка. — Утонул! Его вытащили, а он не дышит!
— Адрес?
— Возле реки!
— Река большая… Адрес? Куда ехать?
Сашка огляделась. На противоположном заборе масляной краской были выведены загогулины, весьма отдаленно похожие на буквы и цифры.
— Луговая, семь дробь один!
— Понятно. Ждите.
* * *
Скорая приехала через тридцать минут. К тому времени первокурсник, отвечая реанимационным усилиям Егора, не только задышал, но и открыл мутные глаза, начал дергаться и вырываться. Он орал, ругался гадкими словами и был, кажется, совершенно невменяем.
— Он утопился или белку поймал? — угрюмо спросил санитар в сером халате, когда студента наконец-то затолкали в машину.
— Прыгнул с моста по пьяни, — сказал Егор. — Вообще нормальный парень.
— Нормальный, — проворчал врач, измученный, с черными кругами вокруг глаз. — Тут две машины на всю Торпу… Сейчас, может, ребенок где-то кончается, или сердечный приступ у кого-то, а мы возимся с этими наркашами… Студенты, блин…
Врач сплюнул.
— Где вы видели… какие наркаши?! — выкрикнула Сашка.