В три часа она вышла из дома. Где-то догуливали дискотеки, где-то светились огни кафе. Сашка спустилась к темному морю и села у воды прямо на гальку.
Далеко, почти у самого горизонта, шел теплоход. В палисадниках за Сашкиной спиной визжали цикады. Море полизывало пляж, стягивало с берега мелкие камушки и возвращало снова, шлифовало, натирая друг о друга. У моря было время. И терпения морю не занимать.
Без пятнадцати четыре Сашка стащила с себя одежду и вошла в воду, содрогаясь от холода. Поплыла, то и дело оборачивалась, будто ожидая, что вот-вот из воды поднимет голову неведомое чудовище в темных очках.
Хлопнула по буйку. Посмотрела на небо; там начинался рассвет. Посмотрела под воду — туда уходил, еле различимый, железный трос якоря.
Вернулась на берег, и, едва успев набросить на плечи полотенце, зашлась в приступе рвоты. Пять монет вылетели одна за другой, оставив резь в горле и затихающие судороги в желудке. Раскатились на гальке, прячась в щели между камнями.
* * *
Мама вернулась после полудня, очень усталая и очень сосредоточенная. Валентину стало лучше — инфаркта все-таки не было, помощь подоспела вовремя, а потому никакой опасности пациенту больше не угрожало.
— Все будет хорошо, — повторила мама отрешенно. — Спать я хочу, Сашка, умираю просто… Если хочешь — иди на пляж сама. Я посплю.
— Как он там? — спросила Сашка. — Может, телеграмму каким-нибудь родственникам…
— Уже прилетели родственники, — все так же отрешенно сообщила мама. — Жена к нему прилетела из Москвы. Все будет хорошо… Ну, иди.
Сашка сняла купальник с веревки на балконе и вышла из дома. Идти на пляж ей не хотелось, и она отправилась бродить по парку, скудному, пыльному, но все-таки дававшему тень.
«Очень плохо, но не ужасно». Страх, потрясение, испорченный отдых… Но, с другой стороны, кто такой Валентин? Еще неделю назад — случайный мамин знакомый. Конечно, мама так радовалась, но ведь их отношения с самого начала были обречены. Пляжный роман…
Сашка села на скамейку. Узкая аллея была усыпана черными стручками акаций. Горечь и обида за маму разъедали, как кислота. Курортный роман, какая пошлость, да на что он рассчитывал… И зачем ему мучить приличную женщину, познакомился бы с девицей, каких полно здесь, сережка в пупке, и джинсы обрезаны выше попы…
Лучше бы он умер, подумала Сашка мрачно.
«Очень плохо, но не ужасно». А Сашка ведь поверила, что беда случится с мамой. Таким осязаемым было предчувствие. Страх… С тех пор, как она впервые увидела человека в темных очках, страх держит ее в горсти, как она сама держит монеты. Чуть отпустит — и сожмет… «Это научит тебя дисциплине». Да уж, научило. Теперь она безо всякого будильника будет вставать в полчетвертого. Или вообще не будет спать. Потому что был тот момент, была «Скорая» у входа на пляж, было чувство, что все пропало на свете, все-все-все…
Она перевела дыхание. Завтра утром она доплывет до буйка, и послезавтра, перед отъездом, тоже. А потом вернется в город и все забудет. Школа, будни, выпускной класс, репетиторы, поступление…
Она сидела на скамейке, разглядывая пригоршню монет на ладони. Двадцать девять штук — с одинаковым круглым знаком, с цифрой «ноль». Тяжелые и маленькие — диаметром, как старые советские копейки.
* * *
В поезде монеты рассыпались.
Сашка лежала на верхней боковой полке и смотрела в окно напротив. Карман джинсовых шортов оказался расстегнутым, монеты высыпались и раскатились с веселым стуком чуть не по всему плацкартному вагону. Сашка слетела с полки в одно мгновение.
— Ой! — сказала маленькая девочка, соседка из купе напротив. — Денежки!
Сашка, присев на корточки, собирала золотые кругляшки, выковыривала из-под чьих-то чемоданов, чуть не сбила с ног проводницу, разносившую чай.
— Поосторожнее, девушка!
Девочка подняла монетку и теперь с интересом разглядывала.
— Мама, это золото?
— Нет, — сказала ее мать, не отрываясь от книги. — Это такой сплав… Отдай.
Сашка уже стояла рядом с протянутой рукой. Девочка с неохотой вернула игрушку. Отвернувшись к окну, Сашка пересчитала монеты; их должно было быть тридцать семь, но насчитывалось тридцать шесть.
— Простите, вы монетку не видели?
В соседних купе покачали головами. Сашка метнулась по вагону — вперед-назад, снова чуть не врезалась в проводницу; на крайнем боковом месте, у выхода в тамбур, мужчина в сине-красном спортивном костюме задумчиво рассматривал округлый знак на аверсе. Если на него долго смотреть — он кажется объемным.
— Это моя, — Сашка протянула руку. — Я уронила.
Мужчина поднял голову. Глянул на Сашку оценивающе. Снова посмотрел на монету:
— Что это?
— Сувенир. Отдайте, пожалуйста.
— Интересно, — мужчина не торопился выполнять ее просьбу. — Где взяла?
— Подарили.
Мужчина хмыкнул.
— Слушай, я ее куплю у тебя. Десять долларов хватит?
— Нет. Она не продается.
— Двадцать долларов?
Сашка нервничала. К разговору прислушивалась женщина, сидевшая на соседнем боковом месте, за столиком напротив.
— Это моя монета, — сказала Сашка твердо. — Отдайте ее мне, пожалуйста.
— Был у меня знакомый, — мужчина перевел взгляд с Сашки на монету и обратно. — Черный археолог, двадцать лет ему. Тоже все копался в Крыму в каких-то ямах… Зарабатывал, помню. А потом его зарезали. Куда-то он сунулся, понимаешь, куда не следовало.
— Я ни в каких ямах не копалась, — Сашка смотрела на его ладонь. — Это мне подарили. Это мое.
Их взгляды встретились. Мужчина хотел что-то сказать, по-прежнему неторопливо и снисходительно, — но осекся. Сашка готова была в этот момент драться за монету, кричать, рыдать, скандалить, царапать ему лицо; наверное, эта ее готовность прочиталась во взгляде.
— Как хочешь.
Золотая кругляшка упала в протянутую Сашкину ладонь. Сашка судорожно сжала пальцы и так, задержав дыхание, вернулась в маме.
Та сидела на своем месте, безучастно глядя в окно и ничего вокруг не замечая.
* * *
Осень наступила в октябре, сразу и надолго. Красные кленовые листья прилипли к мокрому асфальту, как плоские морские звезды. Сашка жила между школой и курсами при университете: задавали очень много — конспекты, сочинения, контрольные. Ни на что другое не оставалось времени, занятыми оказались даже воскресенья, и это Сашку устраивало. Она обнаружила, что загруженный работой мозг наотрез отказывается верить в таинственных незнакомцев с их заданиями, в золотые монеты, являющиеся на свет из желудка. Даже море, доброе летнее море с красным буйком на волнах казалось нереальным, а уже все, связанное с ним — и подавно.