— Что, дети мои, плоть от плоти моей, бабу не поделили? — спросил Ан на удивление ласково, когда Нинти, подрагивая прелестями, ушла. — И ведь не просто бабу — сестру. Опять-таки плоть мою и кровь мою. А?
— Да, отец, это так, — шмыгнул расквашенным носом Энки. — Вы, как всегда, правы.
— Вы верно заметили, отец. Все никак не можем поделить, — тронул ноющие ребра Энлиль. — У нас, отец, любовный треугольник…
Что Энлиль, что Энки внешне получились в Ана — могучие, широкоплечие, макушками под потолок. Да и соображали весьма неплохо, весьма. Один отлично разбирался в технологиях, другой в естественных науках, в медицине. А вот по части баб — оба полные мудаки. Поставь в поле кол, повесь на него юбку — рысью побегут, наперегонки. У каждого по три жены, шкур, давалок, лакшовок немерено, так ведь все одно, такую мать, жить не могут без Нинти. Без своей младшенькой сестренки Нинти, безотказной, как лазерная трехлинейка. У которой с серым веществом гипоталамуса тоже очень и очень нехорошо. Вернее, слишком уж хорошо. И ведь жили бы себе тихо, мирно, без эксцессов и сцен у фонтанов… А так — шум, гам, блуд, лай, подрыв твердыни авторитета. Ох, верно говорят — чтобы ануннаком нормальным выросло чадо, как рукожопа распоследнего драть его надо. Да, видимо, мало драл он в детстве Энлиля и Энки, так что теперь, наверное, придется наверстывать. Усиленно. В ударном порядке.
— Ах, так у вас, значит, любовный треугольник? — поинтересовался Ан, коварно притушил блеск глаз и крайне равнодушно, вроде бы даже с ленцой пообещал: — Так я его, такую мать, быстренько разобью. А заодно ваши наглые, жирные рожи.
И мигом перешел от слов к делу — пронзительно закричал, резко взвился в воздух и мастерски изобразил свою «коронку», стремительный боевой переворот с ударами руками и ногами. Энки с Энлилем даже ничего не поняли — рухнули, как подкошенные стебли жухлой трын-травы, а Ан, выйдя в вертикаль, мягко приземлился и, глянув на свою работу, резко повеселел. Морды сыновьям он разбил основательно. Теперь оставалось разбить любовный треугольник. Так, чтоб уже не склеить. Раз и навсегда.
Разбудил Бродова сотовый — подло, нагло, ни свет ни заря. За окнами еще висела ночь, на тумбочке у изголовья тикали часы, мерно порыкивал настенный, поставленный «на плюс» кондиционер — не май месяц, зима.
«Кому не спится в ночь глухую». Бродов нащупал трубку, с писком изладил связь, коротко, но с экспрессией спросил:
— Але?
Звонила девушка Дорна, голос ее звучал как продолжение сна.
— Привет. Как спалось?
— Привет. Давненько не слышались, — хмуро отреагировал Бродов, а сам подумал, что супостаты наверняка уже расстарались со сканером.
Как бы читая его мысли, Дорна игриво усмехнулась:
— Кнопочку нажми. Седьмой канал. Нравится мне эта цифра с детства, есть в ней что-то этакое волшебное, магическое, притягательное.
— Откуда ты зна… — удивился Бродов, фразу зажевал и клавишу нажал. — Сделано, миледи, говорите.
Телефон у него был не простой, с секретом, вернее, со скремблером [140] . Интересно, откуда же Дорна знает об этом? И интересно в кубе, откуда ей известны частота, нюансы шифрования и алгоритмы кода? Похоже, она и вправду читает мысли.
— Слушай сюда, как говорят у вас в Одессе. — Дорна опять усмехнулась, впрочем, уже не весело. — Пока будь хорошим мальчиком и даром не зли гусей. А когда въедешь в Луксор, сразу избавься от радиоконтакта. И будь осторожен. От Свалидора ни на шаг. Все, я еще позвоню.
«Господи, она еще и про Свалидора знает. — Бродов проглотил слюну, горестно вздохнул, вырубил машинально линию. — М-да, ох и весело же здесь у них в Египте. А ведь все, блин, еще только начинается. Как бы не умереть от смеха-то». Он выругался про себя, охнул удрученно, встал, включил телевизор. И напоролся, естественно, на музыкальный канал.
— Хабиби, хабиби, — сказал ему нараспев усатый здоровяк. — Хабиби-и-и-и [141] .
«Это, генацвале, точно, все зло от баб», — согласился с ним Бродов, выругался матерно, чтобы тех, на том конце, проняло, сделал погромче музычку и отправился по нужде. Потом он мылся, брился, делал куцый — так, два притопа, три прихлопа — вариант зарядки и выковыривал из своего кровного добра всю эту электронную заразу. Собственно, как выковыривал-то — бережно изымал и осторожно, можно сказать, с любовью складывал в особый пакет. Чтобы все пока что стучало и сигналило в наилучшем виде. Едва борьба с вредителями была закончена, как позвонили с ресепшен — вставайте, граф, пора, вас ждут великие дела. Вперед, труба зовет. Так что оделся Бродов, вдумчиво собрался, немного подождал и, с легким сердцем вырубив хабибу, подался в гостиничный холл. Там его ждал сухой паек и сюрприз в лице, вернее, в опухшей роже угрюмого, невыспавшегося экстрасенса. Маг был не один, в тесной компании, рядом с ним отчаянно зевали красавицы Люба и Паташа. Чувствовалось по всему, что коньячок от Бродова долго не застоялся и даром не пропал.
— О, какая встреча, — обрадовался Данила, приблизился к соотечественникам и уселся на диван. — И куда?
— Туда, — подняла голову Наташа. — В Луксор… Уплочено.
— Да уж… Уплочено, — горестно вздохнула Люба. — А то черт ли нам эти пирамиды…
— За всех, милая моя, попрошу не говорить, — желчно поправил ее маг, и Даниле сразу стало ясно, что ночью, кроме пряников, ему ничего не отломилось.
— Салям, салям. — В холл с улыбкой добродетели бодро вошел гид, стрельнул глазами по сторонам, сделал приглашающее движение: — Прошу, прошу. — Он добро посмотрел на экстрасенса, ласково прищурился на дам и уже в автобусе, когда народ уселся, принялся шуршать купюрами. — Ваша тысяча… Ваших две… Ваших три…
Культурная программа началась. Натурально началась — ас-водитель тронул с места, «мерс» рванул вперед и с напором покатил по направлению к Хургаде. Снова потянулась за окнами пустыня, бесчисленные пакеты, мертвые пески, вращающиеся мерно, с исламским фанатизмом огромные пропеллеры, вырабатывающие ток. Моментом долетели до Хургады, проехали все это скопище лабазов и взяли направление в глубь страны — на юго-запад, к Нилу, через горы. Однако же не просто так, а с предосторожностями. Они возникли после плановой остановки, формирования конвоя и подсаживания в «мерс» человека в штатском — плечистого улыбающегося мусульманина из Управления туристической полиции. Ладно, построились в колонну, дали по газам, поехали. Не то чтобы с песнями и плясками, но весело, причем весьма. Впереди туземные менты с горящими огнями, за ними тяжеловесные, обгоняющие друг друга автобусы. Скрип сидений, взвизги шин, яростный рев моторов, тянущиеся за окнами по сторонам дороги горы Красного моря. Легендарные, судьбоносные, запечатленные в анналах, упоминаемые в Библии. Плохонькие, неказистые и на горы-то не похожие. Собрать над ними тучи, устроить снегопад — так на лыжах и не покатаешься, разве что на санках. Не Гималаи, не Кордильеры, да и не Альпы. Наш Суворов бы прошел, даже и не заметил…