– Вся эта затея, привезти сюда детей, – сказал Питер, – была с самого начала дурацкой. Что, на двести человек не найдется ни одного носителя? Смешно! А этот так называемый санаторий? Ты в курсе, что генератор жрет вдвое больше топлива, чем указано в технических документах?
Руслан покачал головой на подушке.
– Вообще запереться на полгода в здании с водопроводом! Канализацией! Электрическими обогревателями! Проще сразу сесть в сугроб и расслабиться. Гораздо надежнее были бы печи из кирпича и запас угля, который можно, по крайней мере, точно рассчитывать. Ну и цистерна с водой. Плюс растопленный снег. Плюс физическая работа – заготавливать дрова… А в этой душегубке бедные ребятишки просто перемерзли бы, дожидаясь дедушки Эдгара.
Руслан любовался картиной лесной дороги, бегущей навстречу. Внутреннее кино продолжалось без его волевых усилий, но краски блекли в каждой секундой.
– Вы сознательно их… тех людей, начальника… напугали? Чтобы мы ушли? – спросил Руслан.
Питер помолчал.
– Нет, – признался наконец. – Кроме меня, здесь еще кое-кто… был.
– Кто?
Внутреннее кино продолжалось, теперь черно-белое. Руслан приподнялся на локте и видел одновременно комнату, закутанную фигуру в дальнем углу – и бегущую навстречу дорогу.
– Лежи спокойно. Уже никого нет.
– В тот вечер, когда что-то горело…
– Да, да. Видишь ли, там, на старой турбазе, застряли с лета пара ребят, студентов. Сюда они приехали вроде тебя, как бы здоровые, а потом их накрыло. Альпинисты-экстремалы с палаткой. Муж и жена.
– Не рассказывайте, – быстро сказал Руслан.
– И не собираюсь. Мертвые, как ты уже знаешь, ничего не чувствуют и не боятся. Но бывают очень общительными и даже агрессивными. А я не знал, что ты уже болен.
– Так это из-за меня?!
– Что – из-за тебя? Ребята бы сами мне спасибо сказали, если бы могли. Кстати, давно хотел поинтересоваться… а как так вышло, что все уехали, а ты остался один? Это был твой гениальный план?
– Меня заперли в сортире, – сказал Руслан. – Я всего-то на пару минут опоздал.
У него перед глазами по-прежнему рябило. Но это была уже не дорога в летний полдень – надвигался тоннель, ведущий все глубже. Все тело покрылось гусиной кожей.
– А как… как вы сюда попали?
– Пешком, Руслан. Через перевал. Не будучи уже ни здоровым, ни живым… Собственно, я сбежал из морга, потому что знал, что от принудительной кремации не отвертеться.
Руслан вытянулся под одеялом. Его снова начало трясти, но хуже всего был тоннель перед глазами, который не кончался и не кончался.
– Я очень умный покойник. Самый умный в нашем полушарии. Поэтому я решил, что достоин, э-э… существования. Хоть какого-нибудь.
– Мне снова плохо, – прошептал Руслан.
– Это естественно. Ты же болен. Но если ты повернешься к стене, я вколю тебе лекарство.
– Мне станет лучше?
– Ты просто будешь спать. До утра.
* * *
На другой день хваленый «ньюхоп» не подействовал. После укола наступило краткое облегчение, немного упала температура – и все.
– По крайней мере, ты быстро справляешься, – сказал Питер.
– Что?
– Через пару дней ты получишь свою определенность.
Руслан закрыл глаза. Сразу же появился тоннель – мелькающие темно-коричневые стены, склизкий пол. Дорога, ведущая вниз, в темноту.
Мертвец тяжело поднялся со стула. Скрипнула дверь.
– Питер, не уходите, – прошептал Руслан.
– Я воды принесу.
– Я не хочу пить.
Мертвец взгромоздился обратно. Сиденье офисного стула опустилось под его весом почти до самого пола.
– Тебе хочется знать, как это происходит?
– Мне не хочется знать. Мне бы хотелось выключиться… И включиться потом, с иммунитетом. Или совсем не включаться.
Питер оттолкнулся ногами. Стул проехал полтора метра по гладкому деревянному полу и остановился перед высоким шкафом. На дверце болталась оборванная печать на шнурке.
– Можно попробовать тебя загрузить, – сказал мертвец, открывая дверцы. – Но я не уверен, что получится. Лихорадка специфически действует на нервную систему… Я говорил уже, что был знаком с Эдгаром?
– С Эдгаром? С тем, который…
– Да, он якобы первый ее распознал. На самом деле он ее создал. Но доказательств нет, поэтому меня можно привлечь к суду за клевету.
Питер возился в шкафу, позвякивая склянками, Руслан видел его спину в грязном белом халате.
– Я встречался с ним лет пять назад на одной конференции в Америке. Вовсе не старый, как можно было предположить, полный сил… оптимист. Он обо мне тоже кое-что слышал. Мы сели с ним в баре и славно просидели за скотчем часика три. Заказав четвертую порцию, он стал немножко болтлив. Он сказал мне, что его цель – бессмертие. Разумное существо не может быть смертным, это нонсенс с точки зрения философии. Безмозглые твари, жуки, червяки, птицы, живут естественно, повинуясь природе, дарят жизнь потомству и насыщают землю перегноем после смерти. Это естественный цикл. Разум в него не укладывается, поэтому главное стремление разума – преодоление смерти. Не смирение, нет, сказал Эдгар. Преодоление. Я заинтересовался и спросил, есть ли успехи на данном пути. Я, разумеется, иронизировал. И он иронизировал. Мы оба были очень веселыми в ту ночь, немного пьяными и довольными собой. Я думал, что забуду его слова на другое же утро.
Он выпрямился, держа в руке упаковку с ампулами и шприц.
– Ты все еще хочешь, чтобы я тебя вырубил?
– Расскажите, – попросил Руслан. – Мне интересно.
Питер положил шприц и лекарство на стол. Снова уселся в кресло. Положил на подлокотники большие руки в резиновых перчатках.
– Бессмертие – философская категория, а не биологическое свойство организма. Ты согласен?
– Я не знаю…
– Он сказал: блестящий разум вынужден существовать внутри будущего трупа. Но почему? Почему человеческое тело подчиняется тем же законам, что улитка, амеба? Птичка на ветке? Надо, чтобы менялись поколения, чтобы возникали и закреплялись полезные мутации. А территории и корма для всех не хватит, поэтому высидел птенцов, научил летать – и вали отсюда, удобряй корни этих высоких деревьев. Человеческое тело болеет, стареет, разум не находит выхода и придумывает отговорки… Например, крестьянин вырыл колодец у дороги и умер. Всякий, кто пьет воду, вспоминает его. Крестьянин бессмертен?
– Нет.
– Художник написал портрет женщины, и через четыреста лет люди стоят в очереди за право посмотреть на нее. Художник бессмертен? Женщина бессмертна?