ЧАЧУ. Массаракш…
С трудом засовывает пистолет в кобуру. Подходит к Гаю, берет его за воротник, подтягивает к себе.
ЧАЧУ (растягивая слова, как пьяный). Ладно, ты останешься капралом. Но в Гвардии тебе делать нечего… Напишешь рапорт о переводе в армию.
Машина уезжает. В лесу темнота… Тело Мака неподвижно, как камень.
* * *
Обрывки видений. Лица родителей – нарисованные «перетекают» в настоящие. Лицо матери искажается от горя – и так, искаженное, снова становится рисунком. Фанк за рулем корчится в припадке. Муха падает в пиво. Ухмыляется усатый бандит. Лицо Рады….
* * *
Неподвижное тело застыло среди травы.
* * *
Огромный танк, устрашающий, мощный, давит гусеницами заграждение, сминает пушки. Взрыв под гусеницей: танк не сбавляет скорости, едет, охваченный пламенем, стреляет, и от этих выстрелов разлетается все вокруг…
Танк – на большом куполообразном экране. Экран гаснет. Открывается круглая комната, обтянутая красным бархатом. В золоченых креслах сидят Отцы.
ТЕСТЬ. Вот так вот. Термический барьер до тысячи градусов.
ШУРИН. Когда на конвейер?
ТЕСТЬ. Уже. Десять машин в сутки.
ДЕВЕРЬ. С вашими танками скоро без штанов останемся.
ТЕСТЬ. Лучше без штанов, чем без танков.
ДЕВЕРЬ (сварливо). Как был ты полковником, так и остался. Все бы тебе в танки играть.
ПАПА. У меня что-то зуб ноет… Странник, неужели так трудно изобрести безболезненный способ лечения зубов?
Все взгляды обращаются на Странника. Странник сидит в стороне, в тени – лысый, ироничный, зловещий. Поигрывает телефоном.
СТРАННИК. Можно подумать.
ШУРИН. Ты лучше вот о чем подумай, Папа. Пандейцы перебросили на хонтийскую границу еще одну дивизию. (Шурин тянется к пульту, на экране возникает карта со значками, с объемным изображением военных баз и частей.) Я прикидывал такой вариант: пандейцы вмешиваются в хонтийскую кашу, быстренько ставят там своего человека, и мы имеем объединенный фронт – пятьдесят миллионов против наших сорока.
ДЕВЕРЬ. Я бы большие деньги дал, чтобы они вмешались в хонтийскую кашу. Кто Хонти тронет, тот и проиграл.
СВЕКОР (разглядывая карту). Смотря как трогать. Если деликатно, небольшими силами, да не увязать – тронул и отскочил, как только они там перестанут ссориться… и при этом успеть раньше пандейцев…
ТЕСТЬ. В конце концов, что нам нужно? Либо объединенные хонтийцы, без этой своей гражданской каши, либо наши хонтийцы, либо мертвые хонтийцы… В любом случае без вторжения не обойтись.
ПАПА. А ты что молчишь, Умник? Ты ведь у нас умник.
Государственный прокурор сидит в дальнем конце стола. Улыбается.
ПРОКУРОР. Когда говорят отцы, благоразумным детям лучше помалкивать.
ПАПА. Ну, говори, будет тебе.
ПРОКУРОР. Я не политик…
Все весело смеются.
ПРОКУРОР. Право, господа, здесь нет ничего смешного… Я действительно всего лишь узкий специалист. И как таковой, могу только сообщить, что сейчас очень выгодный момент для вторжения. Перевооружение армии заканчивается…
ПАПА. Так-так, господа. Значит, воевать хотите? Что же, можно и повоевать, хотя… На сколько нас хватит, Странник?
СТРАННИК. Дней на десять.
ТЕСТЬ. План глубокого вторжения предусматривает разгром Хонти в течение восьми суток.
ПАПА (пристально глядя на Странника). Хороший план. Ладно, так и решим… Ты, кажется, против, Странник?
СТРАННИК (равнодушно). Меня это не касается.
ПАПА. Ладно. Побудь против… Что ж, Деверь, присоединимся к большинству?
ДЕВЕРЬ (с отвращением). А! Делайте, как хотите…
СВЕКОР (торжественно). Папа! Я знал, что ты будешь с нами!
ПАПА. А как же! Куда я без вас?.. Помнится, были у меня в Хонтийском генерал-губернаторстве какие-то рудники… медные… Как они там сейчас, интересно?.. Да, Умник! А ведь, наверное, надо будет организовать общественное мнение. Ты уже, наверное, что-нибудь придумал, ты ведь у нас умник.
ПРОКУРОР. Конечно, Папа. Все готово.
ПАПА. Покушение какое-нибудь? Или нападение на башню? Иди-ка ты прямо сейчас и подготовь мне материалы, а мы здесь обсудим сроки.
Прокурор поднимается, кланяется и выходит. Проходя мимо Странника, победоносно улыбается ему. Странник внимательно смотрит прокурору вслед.
* * *
Темнота. Дыхание. Звук мелкого дождя.
ГОЛОС МЕМО ГРАМЕНУ (резко). Это все разговоры. Доктор, на вашем месте я бы его осмотрел. Что-то я не очень верю в эту историю с ротмистром.
ГОЛОС ДОКТОРА (раздраженно). Я не могу осматривать в темноте.
ГОЛОС МАКСИМА. А вы зажгите свет. Все равно я вас вижу.
Шумное дыхание в темноте.
ГОЛОС МЕМО. Ерунда! Ну, что я сейчас делаю, если вы видите?
ГОЛОС МАКСИМА. Вы наставили на меня… то есть это вам кажется, что на меня, а на самом деле на вашего соседа… ручной пулемет. Вы – Мемо Грамену. На щеке у вас царапина.
Пауза. Скрип, сопение, шорох. Тяжелый вздох.
ГОЛОС ДОКТОРА. Нокталопия… Давайте зажигать свет. Глупо. Он нас видит, а мы его не видим.
Кто-то пытается зажечь спичку, но спички все время ломаются.
ГОЛОС МАКСИМА. Давайте, я.
Зажигается спичка. Освещает лицо Максима снизу. Максим изменился: осунулся. Порос щетиной. Глаза ввалились.
Максим зажигает керосиновую лампу, ставит на плоский камень. Становится видна поросшая лианами руина в лесу. Вокруг лампы сидят на ящиках люди. Среди них Мемо Грамену (толстяк, которого Мак сперва захватил, а потом отпустил), Орди Тадер (та самая бледная женщина) и еще трое: Доктор, простоватый Лесник и Генерал, немолодой, суровый. Сквозь остатки крыши моросит дождь. У Мемо на коленях ручной пулемет.
ДОКТОР. Раздевайтесь.
Максим через голову стягивает брезентовую рубаху. Все смотрят на его голую грудь; на ней – затянувшиеся следы от пуль. Доктор начинает осматривать и ощупывать его.
МЕМО (нервно). Не копайтесь. Скоро сеанс.
ЛЕСНИК. Красивый мальчик. У меня сын был… Тоже… (Вытаскивает флягу.) Выпить никто не хочет?
ГЕНЕРАЛ (раздраженно). Погоди, Лесник! Ну, что, Доктор?
ДОКТОР. Я бы голову дал на отсечение, что в этого молодчика действительно стреляли из армейского пистолета, с короткой дистанции, но только очень давно. По меньшей мере полгода назад! (Максиму.) Где пули?