— И вот мы живы…
Он попытался еще раз ее обнять, но она высвободилась. Ее взгляд был направлен за его плечо, в темный коридор. Он обернулся; узкий проем, за ним темнота и больше ничего.
Больше ничего.
Саундер снял куртку, расстелил на гладком каменном полу. Они сели рядом, прижавшись друг к другу боками.
— Дождь стихает, — сказал Саундер.
Все труднее становилось дышать.
— У тебя кто-нибудь был? — спросила Ирина.
— В жизни? Много кто…
— Ты говорил, что была жена?
— Да не столько жена, сколько… ну, партнерша. Ей не понравилось на Ириске.
— А тебе нравится?
— Я работаю.
— А что ты делаешь?
— Триста квадратных метров дерна… натуральный газон, представляешь? При том, что заменитель дешевле.
— О чем ты?
— О работе. Я распределяю отпуска, слежу, чтобы агрегаты эксплуатировались согласно инструкции… Мы оставили в баре две бутылки виски. И три литра отличной водки.
— Я хочу пить.
— Я тоже, — горько сказал Саундер.
Она смотрела в темный провал коридора.
— Что ты там увидела?
— Ничего…
Она высвободилась из его объятий и встала.
— Ты куда?
— Никуда, — она сделала шаг к темному проему, потом другой. — Такое впечатление… Тебе не кажется, что… кто-то смотрит?
Он встал и преградил ей путь:
— Не надо туда ходить. Там темно. Сразу же споткнешься, свалишься в яму, переломаешь ноги…
— У меня есть свет, — она вытащила из кармана маячок-фонарик. — Я только загляну.
— Не стоит.
— Я ведь не пропаду навеки, если один раз загляну в тоннель?
И, вырвавшись из его рук с неожиданной легкостью, она подняла маячок на уровень глаз. Фонарик засветился белым. Темнота отступила, обнажая узкий лаз и пологие ступеньки, ведущие вверх. Настоящие ступеньки: их вытесали, наверное, геологи.
Зато в узком тамбуре сделалось темнее. Саундер оглянулся: у выхода из пещеры клубились редкие пока облачка тумана. Он инстинктивно задержал дыхание.
Кислородные баллоны на губернаторском транспорте тоже были. Он не догадался их захватить, а может, не успел.
— Саундер! Тут хорошая лестница!
Ирина вошла в тоннель так же бесстрашно и весело, как входила в воду сегодня… несколько часов назад. А кажется, прошло сто лет.
Саундер пошел за ней, не желая, чтобы она видела туман. Он устал скакать из огня да в полымя: в храме, у самого входа, наверняка есть ниши, где можно отсидеться. В храмах всегда есть воздух, бывает и вода. В конце концов, если выбирать между смертью от удушья и риском пропасть в пещере…
Ирина остановилась. Коридор закончился; свет фонарика терялся в огромном пустом пространстве. Ирина подняла руку с маячком, но не увидела ни потолка, ни стен.
— Послушай… — начал Саундер.
— Тихо.
Она стояла, запрокинув голову, глядя в полную темноту. Ее длинная прядь лежала на правом плече, свернувшись, как маленькая змейка.
— Меня зовут Ира, — сказала она, неведомо к кому обращаясь.
Из темноты, из очень дальних далей ответило эхо:
— Зовут. Зовут. Ира!
Ирина сделала шаг вперед. Саундер схватил ее за плечо, как тисками.
— Здесь легко дышать, — сказала она, не оборачиваясь. — Здесь пахнет будто ароматным дымом… Чувствуешь?
Он ничего не чувствовал, кроме вони подступающих испарений.
— Оставайся здесь! Куда ты идешь? Там темно!
— А я вижу, — она удивленно засмеялась. — Я все вижу, представляешь? Там росписи на стенах, статуи мужчин и женщин… Героев, паломников, ученых… И там чистая вода. Свечи горят.
— Там темнота! Ничего нет!
— Отпусти меня, — сказала она другим, трезвым и даже сварливым голосом. — Ты синяки оставил. Не надо так хватать.
Он чуть разжал пальцы, но не выпустил ее плечо. Тогда она резким движением вывернулась.
— Успокойся, Саундер! Бежать некуда — снаружи дождь, в тамбуре уже нечем дышать. Пережди здесь — с тобой ничего не случится! И дальше будешь жить, катиться, вертеться, делить свой дерн, распределять отпуска… По инерции.
Он растерялся.
Ирина вложила ему в руку слабо светящийся маячок:
— На.
Он ничего не ответил.
Ирина посмотрела на него и вдруг засмеялась:
— Ты бы видел свое лицо… Спасибо тебе, Саундер.
— За что?
Она улыбнулась. Перевела взгляд в глубь храма, в темноту.
Саундер запаниковал:
— Ни шагу от меня ты не ступишь! Только попробуй…
Ирина посмотрела грустно:
— Ты, может, сам когда-нибудь поймешь.
И она пошла вперед, а он рванулся, чтобы ее остановить, — но вдруг замер. Ирина шла в темноту, которая редела вокруг нее, как если бы женщина была факелом. Ирина шла, освещая собой высоченные стены, покрытые резьбой и фресками, и тонкие пьедесталы, босые ноги и края длинной одежды, изваянные из камня, — а сами статуи терялись в темноте. Дымились курильницы, горели свечи вдоль стен; Ирина шла в глубь анфилады залов без потолка, ее длинная прядь соскользнула с плеча и обвилась вокруг шеи. Она шла беззвучно, иногда вытягивая руку и касаясь стены либо пьедестала, а они отбрасывали тени — от нее.
* * *
— …Основную ответственность, в том числе за материальные убытки, комиссия возлагает на губернатора станции Ирис-46 Горбунова Игоря Самсоновича, в том числе: нецелевое использование транспортных средств, поселение на территории планеты лиц, не состоящих в штатном расписании, несанкционированную торговлю, неконтролируемые геологоразведывательные работы…
Губернатор сидел с лицом беспечным и белым: еще несколько дней назад, когда прояснилась его судьба, он перестал бояться и вздохнул с облегчением. Определенность лучше страха. К тому же у губернатора наверняка готовы были пути отступления и запасной аэродром.
— …Комиссия полагает действия Григорьева Саундера Антоновича своевременными и компетентными. Комиссия принимает объяснения Григорьева С. А., полагая, однако, что в заключительной их части имеет место описание галлюцинаций, возникших под действием ядовитых испарений либо неучтенных факторов. Комиссия полностью снимает с Григорьева С. А. обвинение в преступной небрежности, повлекшей за собой человеческие жертвы.
Саундер повернул голову. Инспектор, вернее, бывший инспектор, сидел постаревший, с зеленоватыми тенями вокруг глаз, ни на кого не глядя. В последние три дня инспектору ничего так не хотелось, как крови Саундера; в какой-то момент Григорьев был почти уверен, что муж Ирины его добьет.