Руал опустил голову и увидел свои руки — всё это время, он, оказывается, вертел в пальцах золотой Амулет Прорицателя.
Не спрашивай, зачем. Я не могу. Я не могу этого сделать.
Но она заглядывала ему в глаза, знала ответ, ждала и боялась. Ждала и боялась, что он её… позовёт. А он молчал, молчал и смотрел на свои руки.
Каркая, поднялась из рощи воронья стая. Ильмарранену хотелось, чтобы жухлые листья завалили его по самые брови.
Малыш захныкал, и хныкал всё громче, пока не разревелся горько и обиженно. Укачивая и бормоча что-то нежное, примирительное, Ящерица тщетно пыталась его успокоить.
Руал поймал проглянувшее солнце на золотую грань медальона. Встряхнул Амулет на цепочке, как игрушку, предложил малышу:
— Смотри, какая цаца…
Ребёнок удивился, широко раскрыл ещё полные слёз глаза, ударил кулачком по медальону, тот качнулся у Руала в руке.
— Давай! — подзадорил малыша Ильмарранен.
Мальчишка ухватил золотую пластинку двумя руками и радостно потянул её в рот, едва не выхватив медальон у доброго дяди.
— Руал… — сказала Ящерица так тихо, что он скорее угадал своё имя, чем услышал его.
Он поднял ладонь. Ладонь вспомнила тяжесть маленького, юркого, солнцем нагретого зверька, щекочущее прикосновение изумрудной чешуи и крохотных коготков.
Прощай.
Он увидел, как ящерица соскользнула с его ладони и утонула в июльской траве.
Снова налетел осенний ветер, и женщина, стоящая перед ним, горестно опустила глаза.
Он смотрел вслед. Фигурки людей, уходивших прочь, становились всё меньше и меньше, пока хилый лесок у подножия холма не поглотил их совсем.
Снова погрузилось в тучи спасённое им солнце.
Погасли блики на поверхности медальона, которому ещё предстояло найти своего Прорицателя.
Дорога давно была пуста, но Руал смотрел и смотрел, и глаза его воспалились от ветра, который швырял к его ногам рыжие трупы зелёных листьев.
Потом поднял голову к бешено несущимся облакам.
Он стоял на холме посреди мира, обречённый на вечную горечь утраты и вечное счастье быть собой. Простивший. Прощённый. Человек под небом.
Бесконечная дорога лежала у его ног, но нельзя было понять — то ли он отправляется в путь, то ли наконец вернулся.