Кливи дотопал до замка наутро — голодный, ошалелый и совершенно ничего не помнящий. Последним его воспоминанием был двор, пустынный и как будто безжизненный; о чём мы говорили с Чонотаксом, что и как проделывал господин маг с ним, непутёвым Кливи, — ничего этого он не знал и сам здорово удивлялся.
Надо сказать, что к этому моменту благоустройство замка, начатое с таким размахом, понемногу затихло — кончились деньги. Идею большого пира в честь приезда молодой жены пришлось отложить до лучших времён; по счастью, Алане замок нравился несмотря ни на что. Она находила удовольствие в том, чтобы блуждать по стылым комнатам, подниматься на башни и изучать покрытые паутиной святыни древнего рода; я немного опасался, не встретится ли ей в её странствиях призрак. То есть бояться, конечно, было особенно нечего, но и радости мало, я не имел понятия, каким образом такая встреча может на моей жене сказаться…
Между нами установились вполне приятельские, но странные для мужа и жены отношения. Я по-прежнему не входил к Алане в спальню, но теперь для этого была новая внутренняя отговорка: прежде чем вкусить радости супружества, я должен избавиться от приговора Судьи и свернуть отношения с Чонотаксом. Я всё время порывался придумать какое-то объяснение и для Аланы — обычаи рода, что ли, которые запрещают мужу касаться жены на протяжении всего медового месяца… Подобную чушь мой язык отказывался произносить; Алана воспринимала моё отчуждение внешне спокойно, кто их знает, этих пятнадцатилетних жён, может быть, ей вполне достаточно дружеского похлопывания по плечу…
Был ясный зимний день, Кливи отправился в посёлок; я заранее позаботился о том, чтобы никто нас не видел вместе. Пикантное знакомство с Кливи Мельничонком мне было как-то ни к чему.
Первым делом я зашёл в трактир — и не ошибся.
Кливи был здесь.
Прежде безденежный, он восседал теперь за ломящимся от снеди столом. Пряный соус стекал по тощим рукам; Кливи ел, облизывал пальцы, чмокал и чавкал, и во всём его облике было неприкрытое, кипящее, вопиющее блаженство.
Толстый кошелёк дался ему охотно и без труда.
Я прислонился к стенке. Ноги мои подкосились — как будто воплощённое могущество Чонотакса Оро явилось предо мной в дыме и пламени, явилось, чтобы усесться на скамейку рядом с жующим Кливи и подмигнуть узким, малость сумасшедшим глазом.
Кливи наслаждался жизнью.
Из трактира, уже сытый по горло, он отправился на базар, и я своими глазами видел, как он вытащил монету из кармана зазевавшегося сапожника. Снова и снова исчезая в жидкой вечерней толпе, он выныривал ещё более счастливый, пьяный без вина, потирающий руки…
Через три дня непрерывного воровства его поймали в ближайшем городишке. Я узнал об этом от Итера, а тот, в свою очередь, от поставщика, привозившего в замок продукты. По его словам, изловили на горячем какого-то шустрого мальчишку, у которого при обыске обнаружилось чуть не целое состояние; ограбленные, вот уже два дня плакавшие по пропавшим кошелькам, гурьбой сбежались в управу и припомнили воришке всё, и даже больше, и тамошний бургомистр чудом сумел предотвратить самосуд. Воришку приговорили по всем правилам и отправили на каторгу, и поделом; выслушав эту историю, я поблагодарил Итера и тут же, пожаловавшись на головную боль, удалился к себе.
Мне было скверно.
Отступать было некуда. Плата за моё помилование лежала в замшевом мешочке, а мешочек в сундуке, за семью замками; вернувшись из посёлка, где наслаждался безнаказанностью тогда ещё не пойманный Кливи, я был готов к тому, чтобы хватать книгу и немедленно бежать в дом на горе. Пусть господин маг явит своё могущество — теперь уже применительно к потомку Рекотарсов.
Но дни зимой короткие; смеркалось. Я вспомнил тёмное и холодное, без единого огонька, обиталище Черно Да Скоро и, стиснув зубы, отложил визит на завтра.
Тем более что книгу «О магах», написанную дедом моей жены, столь ценимую Чонотаксом книгу я так ни разу и не открывал.
Мы поужинали вдвоём с Аланой — в огромном зале, под вой ветра в камине, под сопение Итера (слуга Соллей Клов вот уже несколько дней как отбыл назад, сообщить хозяевам о нашем благополучном прибытии на место). Ужин прошёл в молчании — тем более что Алана сидела на другом конце фамильного стола и докричаться до неё можно было разве что в рупор.
Она сидела, странно похожая на фамильный портрет моей прабабки, неожиданно взрослая в этот вечер, даже, пожалуй, красивая; она сидела, отрешённая и бледная, девочка, которую я принёс в жертву собственным интересам, маленькая живая фишка…
И тогда, глядя на серьёзное лицо своей юной супруги, я поклялся себе, начиная с завтрашнего дня, делать всё ради её удовольствия.
И начиная с сегодняшней ночи.
Я её муж. Я сильный мужчина, а не какой-нибудь худосочный маг, передо мной сидит моя законная жена, и хватит нездорового воздержания — я хочу любить её нежно и страстно…
Алана заметила, как изменился мой взгляд, и на её бледных щеках проступила краска.
После ужина я галантно предложил ей руку. Путь в спальню был долог — через две галереи, по бесконечной винтовой лестнице, сперва Итер шёл впереди, но потом я отпустил его и взял подсвечник сам.
Рука Аланы, опиравшаяся на мой локоть, дрожала.
И всё-таки… Пёс раздери, скажет ли мне кто-нибудь, что там происходило в нашей спальне в первую брачную ночь?!
— Алана, — спросил я, желая успокоить её и развлечь, — а ты читала эту книгу?
Я не уточнял какую. Она и без того поняла, и рука её сильнее сдавила мой локоть.
— Я не люблю. Эти маги… могучие, всемогущие… — В голосе её скользнуло презрение. — Такие, разэдакие… Тогда почему на страже — один Луар?!
Мы подошли уже к приоткрытым дверям спальни. Внутри мерцал огонь — служанка, нанятая специально для Аланы, по такому случаю расстаралась.
— Твой покойный брат? — спросил я механически.
Нет, я по праву горжусь своим умом и тактом. Но и на старуху бывает ой какая проруха — голова моя и все прочее заняты были другим. Настолько другим, что и оплошность свою я осознал тогда только, когда рука Аланы, сделавшись холодной, как уж, соскользнула с моего локтя.
У неё были огромные круглые глаза. В глазах отражались свечи.
— Он… не покойный. Он…
— Прости, пожалуйста, — сказал я быстро. — Я оговорился. Я не то хотел сказать…
Её лицо как-то сразу сделалось мокрым. Как будто слёзы брызнули сразу отовсюду, фонтаном:
— Ты… Вы…
Она отшатнулась и захлопнула за собой дверь спальни.
— Алана!! Ну прости меня, дурака, поверь, у меня и в мыслях не было, что Луар… Прости, это случайно вышло, ну хочешь, укуси меня за язык?!
Молчание.
Я прекрасно помнил, как это у неё бывает. Когда она захлопывается, будто орех в скорлупе, и хоть ты на ушах пляши — ответом будет только болезненная подростковая спесь…