Изверг поднимался на ноги всё труднее. Он уже не стремился ни победить, ни даже уцелеть в безнадёжной для него битве. Он знал, что погибнет. Но вот бы удалось перед смертью нанести всего один удар… Спасти мальчишку… Который, вместо того чтобы бежать, чего доброго, ещё и кинется на выручку…
Душу постепенно затопило отчаяние. Всё зря! Какое «перед смертью», когда Хизур уже его убивает? Люто, медленно, играючи. Уже сломано колено, левая рука висит мёртвой плетью, всё нутро, кажется, превратилось в сочащиеся кровью ошмётки… От боли черно в глазах. Бусый, Бусый, беги…
Бусый увидел, как по другую сторону костра встала высокая бледная женщина с белыми распущенными волосами. Вся тьма ночи сгустилась в беспросветной тени, клубившейся у её ног. Тень выпускала щупальца, тянулась то к одному поединщику, то к другому…
Бусый подобрал лопату, оскалился и со всего маху ударил Хизура по голове.
Хизур, даже не оборачиваясь, едва заметно пригнулся — ровно настолько, чтобы лезвие просвистело мимо, чиркнув по волосам. И ударил Бусого ногой в бок.
Даже не ударил — просто отбросил.
Так отбрасывают безобидного котёнка, вздумавшего выпустить коготки. Что там бить-то? Просто пусть в сторонке пока посидит…
Тем не менее Бусый отлетел далеко прочь и сжался в беспомощный комок, силясь хотя бы вздохнуть.
А вздохнуть было надо, потому как мальчишка вдруг понял, чего ради Бог Грозы показал ему Книгу.
Скрипя зубами и корчась, Волчонок медленно и с трудом вобрал в себя воздух.
— Книга…
Его голос прозвучал совсем слабо, но услышали все.
Оглянулась даже Незваная Гостья.
Но никто не понял, что силился подсказать Извергу Бусый.
— О какой такой книге речи ведёшь?
Это спросил Хизур. Недоумок, пытавшийся встать у него на пути, ничего более не мог противопоставить ему. А вот мальчишка, похоже, заговорил о чём-то таком, что могло быть полезно Владыке. Просто потому, что, оказавшись у края поражения и смерти, люди редко вспоминают о пустяках.
Оставив Изверга, который зачем-то силился снова подняться, Хизур склонился над Бусым:
— О какой книге, спрашиваю, говоришь?
Бусый вместо ответа стиснул в кулаке камень и попробовал замахнуться.
Хизур перехватил руку, сжал. Вот сейчас захрустят тонкие кости… Нет. Владыка должен получить мальчишку живым и непокалеченным, ибо тот ему интересен. Остальное может и подождать…
Изверг в это время пытался утвердиться на единственной ещё повиновавшейся ноге. Книга? Книга…
Астин Дволфир… Берестяные листы…
Родная деревня, ветер, родившийся над Светынью, запахи, голоса… Толстый тёплый щенок, вынутый из гнезда… Квашня с тестом, которую он несёт к хлебной печи… Топорик в руке, начерно вытёсывающий прялку для Росомашки… Золотой плетёный шнурок, снятый с шеи кузнецом Межамиром… Смешливый, ясноглазый Межамиров Щенок..
Не о таком, ох не о таком след думать в бою. Если на то уж пошло, в бою вообще думать не след…
Как же вышло, что, вновь повернувшись к Извергу, Хизур увидел перед собой совсем другого противника? В его глазах больше не было ни ярости, ни отчаяния, ни обрекающего осознания собственного бессилия.
Не было вообще ничего. Лишь чёрная пустота.
Та самая, что поглощает и бесследно хоронит любое движение, любую мысль…
Хизур вдруг почувствовал, что тонет в этом взгляде. Он встряхнулся, и наваждение тут же прошло. Осталось, правда, неясное беспокойство, какая-то неуверенность. Её можно было бы даже назвать страхом, если бы Хизур вообще был способен испытывать страх.
Тревожило то, что он необъяснимо перестал чувствовать биение жизни в своём противнике, мгновение назад бывшем просто беспомощной жертвой. Это значило, что Изверг уже не был вполне живым существом. И вовсе не раны были тому виной. Он даже не стоял сейчас на грани между Жизнью и Смертью. Он как бы шагнул через эту грань и сам стал воплощением Смерти. Готовым и способным причинить её Хизуру. Это было совершенно невозможно, но это было именно так
Хизур подошёл к Извергу и с прежней ленцой пнул в уцелевшую ногу. Та подломилась, бывший венн тяжело рухнул на камни… А Хизур пришёл наконец в себя, избавился от странного предчувствия гибели.
Какая гибель? От кого? От этого мешка с раздробленными костями, который, оставь его здесь, до воды-то не доползёт? Червяк, которого осталось ногой только расплющить, собирался убить — его, Хизура?!
У него даже вырвался разочарованный вздох. Пора было заканчивать игру. До перевала Змеево Седло путь неблизкий, измотанный мальчишка сам не дойдёт, его придётся тащить…
Распластанный на камнях Изверг видел наклонившегося над ним Хизура смутно, словно сквозь дымку времени. Гаснущее сознание шутило с ним шутки, и говор реки, прыгавшей по далёким перекатам, отдался в ушах гомоном ярмарки. Изверг в подробностях и красках увидел ту давнюю ярмарку, увидел стайку малышей, затеявших игру в ножички на пыльной дороге…
Увидел шальную тройку, с которой не справился крепко подвыпивший возчик…
И он, десятилетний, со всех ног бежал наперерез этой тройке, наперёд зная, что уже не поспеет на помощь, не вытолкнет глупых из-под копыт и колёс…
Но с обочины, раздвинув шарахнувшихся зевак, на дорогу спокойно шагнул кузнец Межамир. И как-то этак, всем телом, подвинулся навстречу коням, и движение завершилось выхлестом могучей десницы, ударившей в оглоблю…
Как бывает в беспамятном сне, бегущий мальчишка внезапно стал кузнецом, вместе с ним совершил движение и сокрушительный удар…
И снёс наземь, швырнул в сторону коней вместе с повозкой…
Тут Изверга накрыла окончательная чернота, и он не увидел, как Хизур судорожно распрямился… мгновение постоял, разводя в воздухе руками…
А потом замертво рухнул навзничь.
Его лицо было вмято внутрь так, словно угодило под молот.
Сквозь шуршание дождя слуха Латгери достиг начавшийся в деревне переполох. Беготня, оживлённые разговоры, радостные крики мальчишек, ржание лошадей… Волчонок Летун, лежавший в углу, навострил уши и попытался вскочить, неловко упал, слабо взвизгнул. А потом быстро пополз, поскуливая, к двери.
Латгери обожгло завистью… Их обоих за малым не убил Змеёныш, но волчонок вовсю идёт на поправку и вот уже, гляди-ка! — скоро впрямь побежит. А он, Латгери, по-прежнему не способен даже двинуть пальцем. Его тело мертво. Лишь лютая, ни на миг не утихающая боль в шее — вот и всё, что осталось в нём живого. Угаснет эта боль, и вместе с ней угаснет надежда. А с нею — и жизнь…