Поворачиваюсь — и любуюсь ямочкой на подбородке.
— П-пондл! В каком-то старом фильме б-было! Это не бензин!
Не бензин? Похоже, да. Танкисты гроздьями повисают на цистернах, откуда-то появляется ведро, затем — другое…
— Господа! — растерянно произносит лейтенант. — Да ведь это же… Спирт!
Вот не думала, что в самый долгий— день доведется хохотать! Даже Бажанов не выдерживает, машет рукой.
— Чья идея? Признавайтесь, под суд не отдам!
Никто не признается. Тем временем на экране тоже царит веселье. Стальные чудища стоят, танкисты в черных комбинезонах выстраиваются в гигантские очереди, какой-то офицер мечется вдоль «бензовозов», отчаянно размахивая руками.
— А закуска где? — вновь роняет кто-то.
Ответить не успеваем. Там, на экране, все меняется.
…Очереди бьют со всех сторон — с боков, сзади, из-за замерших грузовиков. Над одним из «бензовозов» медленно поднимается желтый горячий «гриб». Поднимается, растекается огнем. Вспыхивают черные комбинезоны…
Танки тоже горят. Первый уже готов, длинная пушка тычется в пылающий асфальт, со второго взрывом сорвало башню…
Смех застревает в горле.
— РПГ-14, — среди мертвой тишины голос лейтенанта звучит как гром. — Кумулятивными. А неплохо!
На шоссе — ад. Головные и замыкающие машины горят, остальные пытаются выбраться — и тоже вспыхивают. Кто-то выскакивает из люка, отчаянно размахивая белой тряпкой.
А вот и победители! Незнакомые парни в очень знакомых кожаных куртках. Куртках, вязаных шапочках, тяжелых ботинках на двойной подошве. Камера приближается, и я еле удерживаюсь, чтобы не присвистнуть. «Ежик»!
«Братва»!
«Ежик» смотрит куда-то в небо, словно догадываясь о всевидящем оке спутника, и поднимает вверх растопыренные пальцы.
Вот, значит, как! Им тоже здесь жить… Пленных не берут. Уцелевших парней в черных комбинезонах теснят к горящим машинам, Короткие стволы бьют в упор…
— Скажите им! Господин Бажанов, скажите им!
Черный Ворон Молитвин вскакивает, машет Худыми руками. Только сейчас я замечаю, что френч ему маловат.
Генерал молча качает головой, затем поворачивается к лейтенанту:
— Северный сектор…
Изображение меняется. Опять дорога, но поуже, вокруг — лес. Танки медленно ползут на Подъем, впереди катит мотоцикл, из коляски вы-вывается рыло пулемета.
— Белгородское шоссе. Пятьдесят две машины. Сейчас подойдут к перекрестку, где поворот ьа поселок Жуковского…
Комментарий лейтенанта излишен. Я узнаю и места. Померки, где-то совсем рядом — Интернат № 4, в котором учат будущих футболистов.
— Что у нас здесь? — негромко роняет Бажанов.
— Ничего, — вздыхает лейтенант. — После Гибели господина Старинова группа отошла к кругу седьмого трамвая.
Те, на экране, словно чуют это. Люки открыты, Конопатый облом сидит, свесив ноги с башни. Первая машина преодолевает подъем. Вот и знакомый перекресток. Пустой троллейбус прилепился к обочине.
Танк на миг останавливается. Мотоцикл делает круг, возвращается, офицер в коляске машет танкистам, тыча рукой вперед.
— А это что за знаки? — Бажанов неторопливо подходит к экрану.
Знаки? И тут я замечаю: прямо посреди мостовой стоит железная тренога-раскоряка с жестяным кругом, на котором грубо намалеван знак «кирпич», сиречь «Въезд воспрещен». Такой же, только прикрепленный к столбу, «кирпич» красуется у поворота на поселок Жуковского.
Никак ГАИ наше родимое проснулось?
Лейтенант хочет что-то ответить, но не успевает.
Мотоцикл тормозит.
Резко, посреди пустой дороги, прямо перед «кирпичом».
Солдаты и офицер выскакивают…
Изображение растет, занимает весь экран. С мотоциклом творится странное. Точнее, с передним колесом. Там что, яма?
Рядом хмыкает Игорь. Похоже, это он тоже видел в каком-то старом фильме.
Колеса уже нет. Оно внизу, в глубине асфальта. И весь мотоцикл уходит в трясину, торчит лишь рогатый руль…
— Танк! Покажите танк! — кричит кто-то. Оператор мешкает, и мы успеваем заметить только башню. Стальное чудовище прочно сидит под асфальтом, очумелые танкисты скатываются по броне…
— Святый Боже! — Мой сосед, пожилой интеллигент при галстуке, поспешно крестится. Самое время!
Колонна пятится, танки сталкиваются, съезжают в кювет. Поздно! Асфальт превращается в болото, в бездонную топь. У кого-то не выдерживают нервы: танковая пушка лупит в «белый свет» — раз, другой, пока асфальтовая трясина не смыкается над люком.
Ну и ну! А с другой стороны, нечего правила дорожные нарушать! Сказано же — въезд воспрещен!
Как говорится: мы же,вас предупреждали!
По-хорошему.
Жаль, все въезды знаками не перекроешь: заговорной силы не хватит.
— Господин Молитвин! Вчера… Вы имели в виду именно это?
Впервые-в голосе генерала слйшится неуверенность. Черный Ворон, напротив, пыжится, топорщит перья:
— Именно это, господин Бажанов! Если бы вы прислушались ко мне, то можно было бы обойтись без варварства с этими… РПГ-14! Вы бы еще пушку на прямую наводку выкатили!
— Ну, если понадобится!.. — бодро заявляет лейтенант, но закончить не успевает. Взгляд шамана примораживает его на месте.
Лейтенант сражен, Бажанов, кажется, тоже, а мне приходит в голову странная мысль. Черный Ворон не прав. Город отбивается, как может. «Братва»-"железнодорожники" — такие же его дети, как домовые или исчезники. Когда нет пистолета, рука хватает кирпич…
Минуты тянутся — тяжелые, гулкие. В нашем маленьком зале — тишина. Рука Мага сжимает мой локоть.
— На Салтовском шоссе, — после паузы произносит лейтенант. — У рынка. Танки и мотопехота…
— Северо-Восточный сектор…
Бажанов не выдерживает и достает огромный тяжелый портсигар. Щелкает зажигалка. Остальные — кроме Мага и Черного Ворона — следуют его примеру. Сизый дым тянется к потолку, вентилятор рычит, но вскоре признает свое поражение. Дышать трудно, и я впервые понимаю, что мы очень глубоко под землей. Это даже не могила, не склеп. Маленькая, обшитая бетоном преисподняя, давняя память о Великом Страхе, когда наши предки готовились отсидеться в подземных норах от взбесившегося Термояда. Тогда обошлось. Кто же знал, что случится после?
* * *
На экране — пустое грязное шоссе. Возле обочины — перевернутый автобус; рядом — двое кентов с повязками патрульных. Смелые ребята! Око спутника скользит дальше, на север, шоссе утыкается в маленькую площадь…