Сам собой у меня в руке оказывается мой водяной пистолет. Он тоже большой и черный; гаишник неожиданно резко и больно бьет меня по руке, на лету перехватывая игрушку. Тонкая струйка воды брызгает ему в физиономию. Жаль, что не настоящий – была бы дырка в голове!
– Что вы делаете?! Это же игрушка. За что вы ребенка?!
Это папа. Голос у папы звенящий и страшный, и кажется, что он сейчас выскочит из машины и разорвет гаишника на куски. Ударенная рука болит, и я еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать…
Гаишник молча крутит в пальцах мой пистолет, брезгливо стирает капли со щек, с вислых рыжих усов и, поколебавшись, возвращает пистолет мне. Я замечаю у него на пальце перстень с ненашими буквами и длинным острым шипом, торчащим из центра. Дядя Арсен тоже смотрит на перстень, и лицо у него становится твердым и злым.
– Игрушка, – произносит сержант, дыша на меня кислятиной и не моргая своими разноцветными пуговицами. – Вам всем придется пройти со мной.
– Почему? – спрашивает мама.
– Вы превысили скорость.
– Я не…
– Не пререкайтесь с представителем власти. Выходите из машины.
– Тогда почему – все? За рулем был я – значит, мне и отвечать.
– Вопросы здесь задаю я. Выходите.
В зеркальце я вижу лицо мамы – оно бледное, растерянное и очень испуганное. Вот-вот расплачется. Мы переглядываемся – и, все четверо, выбираемся из машины.
– Следуйте за мной, – сухо произносит гаишник. Мы следуем.
…Мы подходим к какому-то старинному дому с колоннами у входа, поднимаемся по высоким каменным ступеням. Гаишник толкает скрипучую дверь с позеленевшими набалдашниками на медной ручке, и мы оказываемся в очень темном коридоре. Я сразу же хватаю дядю Арсена за руку (папа идет первым, сразу за гаишником, потом мама).
Впереди возникает тусклый свет. На мгновение его заслоняет гаишник, после – папа… и мы оказываемся в огромном зале с полукруглым потолком. На стенах горят настоящие свечи, но толку от них мало, и все равно видно плохо. Мы стоим на деревянном огороженном возвышении; напротив – такое же возвышение, но побольше, и на нем стоит стол. За столом сидят скучные дяденьки в черном, с длинными белыми завитыми волосами, и в смешных плоских шапочках с кисточками. Справа и слева от нас торчат два всамделишных рыцаря в латах и с тяжеленными железяками – кажется, они называются алабердами…
Тем временем гаишник уже низко-низко склонился перед неподвижными черными дяденьками. Сверху он выглядит неловким и ненастоящим.
– Подсудимые доставлены, ваша честь, – неожиданно тонким голоском пищит сержант.
Один из черных вяло машет рукой, и гаишник, пятясь задом, спешит исчезнуть, стараясь не звякать шпорами.
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спрашивает человек в шапочке, которого сержант назвал «ваша честь».
– Позвольте полюбопытствовать, а в чем нас обвиняют? – папа искусственно улыбается и шепчет: «Маскарад…»
– Значит, вам нечего сказать.
Их честь даже не вслушивается в папины слова; похоже, что ему заранее все равно.
– Итак, доподлинно установлено, что все, здесь присутствующие, повинны в непрощаемых преступлениях перед Церковью и Короной, а посему двое мужей приговариваются к смертной казни через колесование, жену бесстыжую надлежит отправить на вечное покаяние, а отрока определить в послушание к отцам-иезуитам для вытравления ростков ереси и воспитания в благочестии. Приговор надлежит привести в исполнение незамедлительно.
– Послушайте, кончайте этот балаган, прекратите… – папа все никак не может понять, что все это не понарошку, не игра, но я-то сразу понял, и мама, кажется, поняла, и дядя Арсен…
Дядя Арсен легко перепрыгивает через ограждение и пытается подойти к столу, но рыцарь ухватывает его за плечо железной рукавицей и останавливает. Их честь тем временем собирается гасить свечи, стоящие на столе, обжигает пальцы и недовольно морщится.
– Разве так свечи гасят? – громко и весело говорит дядя Арсен, и черные удивленно поворачиваются в его сторону. – Давайте покажу…
Их честь машет рыцарю, тот отпускает дядю Арсена, и вот он уже у стола. С доброжелательной улыбкой дядя Арсен бьет свечку кулаком, резко отдергивая руку назад. Пламя дергается и гаснет, свеча остается стоять. Я-то знаю, что дядя Арсен – каратист, он уже девять лет занимается; но их честь этого не знает и заинтересованно пододвигает большой гнутый подсвечник. Дядя Арсен бьет еще раз, но промахивается. Подсвечник летит в грудь черному, тот отшатывается, скатерть на столе вспыхивает вместе с кисточкой смешной шляпы.
Одновременно с пожаром дядя Арсен кричит, как наш кот Трофим при виде помоечных кошек, высоко подпрыгивает и пинает ближнего рыцаря ногой в бронированную грудь. Рыцарь сносит деревянные перила и с грохотом рушится вниз. Я визжу от восторга и хлопаю в ладоши, и мама впервые не лезет ко мне со своими замечаниями.
До папы к этому моменту, кажется, дошла вся серьезность происходящего – впрочем, он же не каратист, хотя и очень хороший папа! – он подскакивает ко второму рыцарю и два раза грохает его кулаком по шлему, больно ушибая руку. Рыцарь замахивается на него алабердой, но папа, наверное, решает, что он тоже немножко каратист, и бьет рыцаря ногой прямо под железную юбочку.
Рыцарь кричит почти так же, как и дядя Арсен, и роняет алаберду на пол. Папа тут же схватил маму за руку, крикнул мне, и мы все бросились к двери. Она оказалась заперта, и перед ней уже торчал еще один рыцарь с длинным мечом. И тогда я выстрелил ему в рожу из своего водяного пистолета (впрочем, рожи видно не было, из-за шлема). Наверное, через забрало я влепил ему прямо в глаз, потому что он попятился, взмахнув руками; тут в него врезались папа и дядя Арсен, и все вместе они просто-напросто вынесли дверь, а мама вышла следом.
Машина наша оказалась на месте, мотор завелся сразу, но к нам уже летело с десяток рыцарей на лошадях. И тогда дядя Арсен достал Вараввин пистолет, высунулся из окна и стал бабахать по коннице. Правда, он ни в кого не попал, но раздался такой грохот, что кони перепугались и стали поворачивать – и тут папа газанул, и мы понеслись по дороге…
Только за поворотом я успел подумать, до чего же мне ужасно, невероятно, неожиданно повезло!…
…По-моему, это было уже слишком! За следующим поворотом нас поджидал зависший в воздухе старый приятель – Атмосферный Череп. Выглядел он чуточку большим, чем в прошлый раз, несколько белее и со странно деформированной затылочной частью. Но его туманные пророчества нравились мне все же больше топоров железных кретинов, посему я притормозил, не дожидаясь, пока Череп начнет взрывать асфальт.
– Здравствуйте! – сказал Череп. Все-таки это был очень вежливый Атмосферный Череп.
– Привет! – Я высунулся из окна и помахал ему рукой.