— Верно! батюшка! Дескать, им, мажонкам, за смерть мученическую — отпущение грехов, и напрямки в рай! Искупил, значить!.. отмылся. Мы ему душу спасаем, панночка! рук не покладаючи! а вы бранитесь — убивцы…
— Ф-федя!.. Феденька!.. если с н-ним… если… мой отец — в острог… в-вас!.. Ф-феденька…
— Цей бугай, шо ли? Шо Ондрейке нос сломал? Да мы его пальцем! пальцем не трогали, панночка! Сам свалился… И кучер ваш — сам…
— Слышь, громада: пошли-ка отсюда. Це ж кнежская доця… полковничья…
— Ну?!
— Ось те и ну!..
Топот ног. Беспорядочный, суматошный.
Удаляющийся.
Поднять голову стоило неимоверных, запредельных усилий. Перед глазами все плыло. Это, верно, Филат, п-падла, по башке поленом звезданул. Поймаю — кранты ветошнику!.. В ладонь воткнулась сухая колючка — и дурацкая, мелкая, пустячная боль вдруг отрезвила. Расплывчатые силуэты обрели четкость, законченность форм; вернулась память.
Сразу, рывком.
Федор лежал навзничь, раскинув руки, и над ним склонилась княжна Тамара.
Плачущая, растерянная:
— Федя… Ф-феденька! в-вставай! Ну вставай… ж-же! Они… они ушли, в-все… Феденька! Вставай… п-пожалуйста…
Странно: она не потеряла дар речи. И голос был живой, жалобный — как у любой девушки, оказавшейся на ее месте.
Подняться на ноги не удалось, и ты пополз к Федору на карачках — благо лежал крестник недалеко, саженях в семи. Краем глаза успел заметить: на том месте, где били мажонка, слабо шевелятся. Стало быть, жив малец-крестник. Что с Девяткой, смотреть не стал — не до того сейчас.
Сперва — Федор.
Ты полз, а в голове мелькали бессвязные картины:
…заглядывают в самую душу пронзительные глаза Духа Закона…
…утробно хекает толпа озверелых мужиков; корчится на земле щуплое тело…
…оскалился Мальчик, закрывает собой бесчувственную Акулину; городовой с револьвером в трясущейся руке…
Пронеси, пронеси, Господи! — твердил ты сам себе, как заклинание, как молитву; Мальчик ее не обидит, и городовой стрелять не стал, значит, все будет в порядке, там Поликарпыч с Агафонычем, они все понимают… ни черта они, конечно, не понимают, но это не важно! главное — знают, что делать; вернее — чего делать нельзя, а там Акулина очнется…
Рука опустилась на теплое, живое.
Ладонь.
Федькина ладонь.
Ты помотал головой, отгоняя назойливые видения, будто мух. Потом. Все — потом. Сейчас: выяснить, что с Федькой.
— Ефрем… Иванович! П-помогите…
— Я не доктор, Тамара. Дай, погляжу…
Не вязалась первая фраза со второй, но это тоже было не важно. Ты склонился над Федором, мертвыми пальцами принялся расстегивать рубаху на груди. Хотел рвануть, но княжна пришла на помощь; миг — и разошлась рубаха в стороны, открывая Федькину широченную грудь. Ты приложил к ней ухо, и одновременно — два пальца к жилке на шее.
И еще ты попытался сделать невозможное: услышать, зацепить крестника, достучаться — прав, Друц! ты не доктор! доктора так не умеют…
Услышал.
Зацепил; и сразу выпустил, бессильно заскрипев зубами.
Федька Сохач был жив. Тело его лежало навзничь на пригорке, густо поросшем жухлой травой, а душа была там, где царил Дух Закона. Отродясь не ходили туда крестники в одиночку, без старших козырей. Да, конечно, идти в Закон им самим — но не зря же безмолвной поддержкой стоит за спиной маг-учитель!
И еще: теперь ты знал наверняка, что Акулина, чье бесчувственное тело лучше любого цепного пса стережет амурский тигр — рядом с мужем.
Но без Княгини.
— …что… с н-ним?.. Ефрем Иванович?!
— Жив. Только худо ему, Тамара Шалвовна.
— Он… очнется?!! Все б-будет… хорошо?!!
Столько отчаяния и муки было в этих словах, что ты не смог, не сумел солгать во спасение; картонные слова утешенья застряли в глотке.
— Не знаю, Тамара Шалвовна. Может быть.
— Скачите за… д-доктором! Ефрем Иванович! Я з-здесь… с ним… скачите!
Не рассуждают так безумные! здраво и быстро, без слез, крика, истерики…
Мысль мелькнула и угасла, оставив лишь искрящийся след, словно от шутихи или падающей звезды.
— Не поспею, Тамара. Где тут доктора искать? А до Харькова — час, не меньше, даже если во весь опор гнать. Потом обратно, с доктором… Глупо. Или очнется он за это время, или…
Соображала княжна удивительно быстро. Даже слишком быстро для нормального человека. Действовал уже не разум — чутье на грани прозрения, которым обладают пророки, влюбленные и безумцы!
— Вы же… вы ром, Ефрем… Иванович! А в-все ромы… колдуны!.. хоть немножко… Раз д-доктор… не поспеет — колдуйте! Я за… в-вас век… молиться буду! Ефрем Иванович?! Я… за в-вас!.. для в-вас!..
Эта просьба показалась тебе настолько дикой, что безумие на миг заглянуло прямо в глаза, оскалилось хитрой усмешкой Искусителя — и вновь спряталось.
Неподалеку.
Решишься, баро? Возьмешь княжью дочь в подельщицы?! Вернешь силу?! пробьешь стену?!
Решайся!
Нет, это не ты, не ты! Это демон в твоей голове, бес в ребре твоем! Опомнись, дурень старый! Безумице жизнь сломаешь! Циклоп голыми руками, на клочки…
Сломаешь?! Ха! У нее жизнь и без тебя переломана, некуда ломать дальше! А крестников потерять можешь; это — запросто! Да и Тамара, если Федька не очнется, руки на себя наложит… Княжьего гнева испугался, а, храбрый ром? труса празднуешь? кто на Циклопа с ножом кидался?!
То-то шутка будет, всем шуткам шутка: дочь жандармского полковника — ромский подкозырок!
— Разрешаю применять силу и эфирные воздействия: в теперешнем состоянии Тамара частично к ним восприимчива. Но только в КРАЙНЕМ случае и со всей аккуратностью. Иначе головой ответишь. Ты меня понял?
— Понял, ваша светлость…
Отыди, Сатана! Не искушай! Глядишь, и так обойдется: сыщут дорогу назад… А если — нет?! Что тогда?!! Простишь себе, что был в силах помочь — и остерегся?!
Отыди… ну пожалуйста!..
— Зачем?.. м-медлите, Ефрем… Иванович! Что в-вам… нужно?! Говорите! Душу… м-мою?! Жизнь?! Отдам! Т-только спасите… его!
Все, Валет.
Слово сказано.
А по Закону — должен быть ответ.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
В черных, как смоль, очах княжны Тамары, отныне и навеки:
…ночь.
Беспросветная. И вот: один за другим, начинают теплиться робкие свечи звезд. Призрачный свет осеняет землю, лунные тени плывут туманом, творясь заново в самых причудливых очертаниях. Тени! — в вас легко заблудиться, сбиться с пути, превратиться в призрак, марево… Одна звезда, у самого горизонта, горит ярче других. Звезда? свеча? костер в ночи?