— Мне жаль, что я не был с вами, — через силу усмехнулся Обломок. — Это, должно быть, забавно…
— Ты был с нами, Дзю, — сказал я, — и я надеюсь не дожить до того дня, когда тебя не будет с нами, потому что тогда мне любой поворот будет не в радость. А сейчас я… сейчас я хочу спать, Дзю.
— Да, Наставник, — иронично-уважительно отозвался Дзюттэ.
И заорал на Чань-бо, обзывая его всякими словами и требуя немедленно перенести нас в шатер.
Чэн сонным голосом добавил кое-что от себя — только значительно мягче — и я еще успел заметить чьи-то внимательные глаза, а потом нас подняли и понесли, негромко переговариваясь между собой…
Уже проваливаясь в забытье, я неожиданно понял, кому принадлежали внимательные глаза, на дне которых тлели уголья забытых жаровен.
Это были глаза Хамиджи-давини.
Или это мне примерещилось?..
8
Мне снился бесконечный путь, Пронзающий миры.
И в том пути таилась суть Загадочной игры, Игры, чьи правила — стары, Игры, чьи игроки — мудры, Они не злы и не добры…
И я кричал во сне.
Мне снился обнаженный меч, Похожий на меня, И яростно-кровавый смерч Масудова огня, И бились о клинок, звеня, Копыта черного коня, Что несся на закате дня…
И я кричал во сне.
Мне снилась прожитая жизнь — Чужая, не моя.
И дни свивались в миражи, Как сонная змея.
И шелестела чешуя, Купался лист в воде ручья, И я в той жизни был не-я…
И я кричал во сне.
9
Проснулся я самым последним.
Это еще раз подтверждал голос Дзю, излагавшего Чыде историю наших странствий и попутно убеждавшего Хан-Сегри, что Придатки — это люди, и все такое прочее.
Чыда ахала, охала и соглашалась со всем.
Я еще подумал, что чем проще Блистающий (или человек), тем легче он верит в то, что такому умнику, как Заррахид, покажется невероятной сказкой.
Чэн и шаман молчали, но я ощущал их присутствие и не сомневался, что они бодрствуют.
Дважды шаман поправил Дзю, когда тот рассказывал о Шулме, и я на удивление спокойно отметил для себя, что понимаю Куш-тэнгри, даже не становясь Мной-Чэном, и Чыда его понимает, и Обломок; и издаваемые шаманом звуки не значат почти ничего для этого нового понимания.
Просто он говорил, а мы знали, что он говорит.
«О Нюринга! — подумал я. — Так, значит, дело вовсе не в руке аль-Мутанабби, и не в том, что мы с Чэном какие-то особенные… уроды, — и достаточно тому же Заррахиду вместе с Саем и Косом пройти по Пути, свернуть в нужном месте, погрузиться в „не здесь“ и „не сейчас“, как погружаются в разверзающуюся под клинком рану мироздания — и Косу больше никогда не понадобится переводчик, если ему захочется поговорить с эстоком или Саем! Ведь если даже Чыда…»
— Да, это так, — ответил Куш-тэнгри, и я не сразу сообразил, произнес ли я все это вслух, или теперь для нас всех было попросту неважно: вслух или про себя?!..
Похоже, мы теперь со-Беседники в каком-то новом, непривычном смысле…
— Отец Ур-Калахай, Безликий! — шаман весь дрожал. — Значит, не просто можно, а нужно… нужно твоим шаманам, Отец, брать оружие в руки, нужно сливать воедино Пути и идти дальше, чтобы увидеть другие миры, порожденные тобой…
— И, может быть, не только видеть, — подхватил Чэн. — Ведь тот человек, что был там, что имел меч, подобный Единорогу, почему он, этот человек, не убил своего врага? Не потому ли, что за спинами враждующих незримо стояли мы, не желающие убивать?! И если так — не сможем ли мы гасить огонь Масуда и там, когда души наши будут дотягиваться до иных судеб и жизней?!..
— Очень красиво, — проворчал Обломок (видимо, уже осведомленный обо всем). — Судьбы, жизни, Пути… Там гасить будем — а здесь? Что, у нас здесь дел мало? Из Диких Лезвий делать Блистающих — раз! Из их Придатков людей делать — два! И тех, и других учить понимать друг друга — три! Здесь, здесь Масудов огонь гасить надо, да и то, наверное, не до конца гасить, чтоб вода Мунира стоячей и затхлой не становилась!..
— Дороги, — неожиданно добавила Чыда. — Дороги нужны. Из Кабира в Шулму. И обратно.
— Асмохат-та нужен, — через силу улыбнулся Куш-тэнгри. — Вера нужна. Пусть шулмусы сперва поверят, пусть Дикие Лезвия поверят, они во имя веры горы свернут, а когда станет видно, что там, за горами! — вот тогда вместо веры знание придет. Да и вера, пожалуй, останется…
Полог шатра чуть отдернулся, и в образовавшейся щели показались взволнованное лицо Чин и наконечник Волчьей Метлы.
— Вы Хамиджу не видели? — озабоченно спросили обе.
Мы переглянулись… и расхохотались.
— Да пропала она куда-то, — смущенно бросила Чин, видимо, поняв всю нелепость своего вопроса. — Ищем, ищем… еще со вчера. Вы ведь уже сутки спите…
— Будущее, — шаман в волнении встал. — Ах, какое будущее!.. Вот почему я не видел победоносного похода на мягкоруких! И всего-то надо — убить Джамуху! Ради такого будущего — одного человека… одного плохого человека…
Меня как ледяной водой после наковальни окатило.
Чэн протянул руку аль-Мутанабби, коснулся моей рукояти — и я стал Чэном-Мной.
— Ради будущего, — негромко сказал Чэн-Я. — Ради будущего — одного человека. Ради будущего Но-дачи и Асахиро отрубили мне руку. Ради будущего Шото и братья-Саи убивали на улицах Кабира, пока не погибли Друдл с Детским Учителем. Ради будущей мести Маскин стал Тусклым, а Эмрах ит-Башшар примкнул к батинитам. Ради будущих побед ориджиты во главе с Джелмэ-нойоном сожгли деревню Сунь-Цзя, а я ради будущего убил несговорчивого Джелмэ. Ради будущего, в котором должна была восторжествовать истина Батин, Джамуха подмял под себя Шулму. И мы видели будущее, в котором я убью Джамуху — потому что мы заранее знали, что ради будущего…
Я-Чэн помолчал.
— Нет такого будущего, — твердо закончил Я-Чэн, — ради которого я убью Джамуху и сломаю Чинкуэду, Змею Шэн. Я не хочу такого будущего.
— Ты не станешь их убивать? — изумился шаман. — А как же…
— Ради будущего — нет. А если и убью — то только ради настоящего. Как убивал в ночном переулке Кабира, над Друдлом и Детским Учителем. Не зная, что убью. Не думая об этом заранее. Потому что нельзя заранее делать выбор между жизнью и смертью. Этот выбор делается лишь тогда…
Чэн-Я оглядел всех и закончил:
— Когда один меч стоит спокойно против неба. Один — против неба. И только так.
Снова зашевелился полог, и в шатер вошел Асахиро с Но-дачи на плече. Оба были хмурыми и сосредоточенными, очень напоминая самих себя в тот мэйланьский вечер, когда они заступили дорогу Мне-Чэну.
— У нас гости, — бросил Но-дачи, большой меч.