– Ну что ж… – пробормотал Жилов. – Счастливого плавания!
И зашагал к воротам навстречу садящемуся солнцу. М'Танна потрусил за ним.
Через минуту оба скрылись в зарослях.
– Пойдем! – Веерховен похлопал масаи по плечу.
Таррарафе поднял на него пустые глаза.
– Пойдем! – повторил Рихард и показал рукой. – Плыть!
– Плыть, – повторил африканец и заторопился к воротам.
– Эй, погоди! – крикнул Веерховен.
Ему надо было захватить с собой личные вещи.
К счастью, это не требовало много времени: все, что нужно, лежало у него в кабинете в маленьком сейфе. Паспорт, сертификат, копии контрактов он хранил на континенте, в надежном банке. Так что всё уместилось в пластиковый мешок, и самыми тяжелыми в нем были пистолет и наручные часы.
Масаи он догнал уже на берегу. Причем до берега ему пришлось бежать. Рихард не без оснований опасался, что негр может уплыть и без него.
Пару дней назад выйти в океан на утлом суденышке показалось бы Веерховену поступком сродни самоубийству. Но сейчас Рихард готов был вплавь добираться до континента, лишь бы не оставаться еще на одну ночь на острове. Это был не просто страх, это была паника.
Связав в узел одежду, Веерховен поплыл к паруснику. Он греб только правой рукой, но минут через пять достиг парусника. Когда Рихард вскарабкался на борт, масаи уже выбирал второй якорь.
Вблизи суденышко выглядело менее жалким, чем с берега. Веерховен натянул шорты, а остальное сунул в ящик под сиденьем. Знаками он показал Таррарафе, что готов помочь. Масаи помотал головой. Лицо африканца по-прежнему сохраняло апатичное выражение, но двигался он очень проворно и со снастями управлялся как заправский моряк.
Минут через пятнадцать прямоугольный парус заполоскался на слабом ветру. Заходящее солнце с одной стороны окрасило парус в красный цвет. С другой парус оставался грязно-желтым, с пятнами заплат и белесыми разводами соли.
Масаи довольно ловко провел лодку между мелями, ориентируясь по цвету воды.
Рихард смотрел на медленно отодвигающийся назад Козий Танец и думал о том, что творится под его зеленой кудрявой шапкой.
«Этот остров, – подумал он, – похож на своего хозяина…»
* * *
«Хочешь, чтобы я возненавидел их, как ты?»
«Хочу, чтобы ты понял: Земля должна быть чиста!»
«Понимаю твою ненависть!»
Даже та часть памяти, которой владел Анк, хранила достаточно, чтобы оправдать жажду Госпожи. Оправдать ее ненависть. Жалкие деяния, какие можно было бы истолковать в пользу человека, тонули в потоках зла. Опасность была в самом существовании Детей Дыма.
Она была права.
Но Тот-Кто-Пришел верил, что сумеет справиться. Он не мог ненавидеть Детей Дыма, поскольку много поколений людей продолжали жить в нем. А вот Маат ненавидела всех людей. Всех. Так было не всегда. Когда Маат была владычицей мира, она снисходительно позволяла Детям Дыма возносить ей хвалы. Даже прикасаться к Истинной Сути. Мир был гармоничен, сила Госпожи наполняла его.
Но после Разделения Имен гармония ушла. Мир изменился. И Госпоже потребовалась сила. А сила Госпожи – это жизнь. Данная – и отнятая. Отравленная близостью Ишфетту, Госпожа отнимала больше, чем дарила. За капли экстаза Дети Дыма убивали себе подобных с такой яростной жестокостью, какой никогда не знали Древние. Иногда даже сама Госпожа, породившая слепой разгул смерти, содрогалась от отвращения. Дарительнице Жизни подобная бессмысленная злоба казалась омерзительной. Наслаждение болью, смертью, бессмысленной болью и смертью тысяч и тысяч жизней. Семя разрушения вложил в Детей Дыма Ишфетту. Враг. Мог ли предположить Создатель этих ничтожных существ, что они предпочтут темный огонь смерти – сиянию Истины?
Госпожа отступала. И без нее кровавый смерч, порожденный в скопищах Детей Дыма, слабел и живучесть людей брала свое. Они вновь множились… И через некоторое время все повторялось с отвратительным сходством. Но каждый раз крови и боли было чуть больше, и каждый раз отступающая в недра Госпожа уносила с собой толику чужого мира.
Оба они – Анк и Маат – понимали: так Враг проникает внутрь. И он преуспел. Ненависть Маат была частью его успеха. И его гибелью.
«Позволь – мне! – попросил Тот-Кто-Пришел. – Ты же помнишь, как кровь Древних бесплодно уходила в землю!»
Госпожа противилась. Анк чувствовал: всё в ней сопротивляется его первенству. Так и должно быть. Но сейчас, когда он слаб, ее сила грозит им обоим. Анк был Порождающим Свет. Он был первым в Слиянии Имен, но сейчас главенствовал не он.
* * *
Таррарафе закрепил руль и вынул из водонепроницаемого мешка сухари и консервы. Подозвал Веерховена.
Поели молча. Когда закончили, масаи выбросил за борт пустые банки и спрятал мешок в ящик у правого борта. Веерховену представилась возможность заглянуть внутрь этого ящика, и он обнаружил там целый арсенал. Один автомат Калашникова, один «Ингрем» (Веерховен знал эту модель очень хорошо) и большой пистолет, который он толком не успел разглядеть. Там же Рихард увидел несколько ящиков с патронами. Возможно, внизу было еще что-то, но Таррарафе уже захлопнул крышку. Впрочем, ящик на замок не запер. Масаи мог не опасаться своего спутника: без него Веерховен никогда не добрался бы до континента.
Итак, у них по два ствола на каждого, считая парабеллум Рихарда. Немало, если они решат ограбить банк. И ничто, если им понадобилось бы выжить на Козьем Танце. К счастью, дьявольский остров уже далеко за кормой, и можно надеяться, навсегда в прошлом.
Темнело.
День угасал. Еще один день, проведенный Тенгизом на Козьем Танце. Еще один день, прекрасный и спокойный, как шелковистая поверхность океана. В полусотне миль отсюда мог бушевать шторм, но здесь волны, накатывающиеся на белоснежный песок, никогда не поднимались выше лодыжки. И никогда не приносили банок из-под пива или пластиковых ободранных кукол. И это было не менее удивительно, чем спокойствие океана.
День угасал. Он был длинным… И пролетел как одно мгновение. Он весь состоял из синей соленой воды, зелени листвы и теплой женской кожи, к которой прилипли крупинки кварца. Или сухие листья. День был заполнен ничем. И полон настолько, что пожелать большего просто невозможно. Если это мир Анка, то Тенгиз вложит свою лепту в то, чтобы вернуть его, этот мир. Он вложит себя, вложит деньги своего отца, если удастся. Деньги, пропитанные красной кровью людей и черной кровью земли. Тенгиз понимал их силу и понимал, как трудно заставить деньги работать ради людей, а не ради других денег. Но он рискнет. Сумеет убедить отца или… Когда-нибудь его состояние так или иначе перейдет к единственному сыну, Тенгизу Саянову. Тенгиз подождет. Он научится ждать у своего брата. Если бы не Анк, Тенгиз никогда не узнал бы вкуса жизни. Он услаждал бы тело и интеллект тем, что полагал изысканным. Но истинный вкус жизни он узнал здесь, когда понял, что любит и любим.