Если бы Лиза знала, как открыть дверь с этой стороны, она бы вернулась во дворец, такой страх обуял ее вдруг! Но мгновение слабости тотчас минуло, и, подобрав полу рубахи, она пустилась бежать со всей прытью, на какую была способна.
А вдруг Дарина выдаст ее, чтобы купить благорасположение Сеид-Гирея? Вдруг вот сейчас откроется дверь и он кинется вслед?
Лиза летела со всех ног, пока не добежала до поворота, здесь с трудом выдернула факел из светца и, не переводя духу, углубилась в новый ход.
Теперь главное было – не сбиться с дороги. Она спешила, напряженно вслушиваясь, не звучит ли позади шум погони, однако ничего, кроме шелеста собственных шагов, не раздавалось в тишине. Лиза напряженно присматривалась к стенам; и скоро слева мелькнуло знакомое туманное пятно – дорога в заброшенный зиндан. С замиранием сердца миновала его и, торопливо перекрестившись, поспешила дальше. Но, очевидно, она все же проглядела нужный поворот, ведущий к сакле Давлета, потому что под ноги начали вдруг попадаться камни, а она ведь точно помнила, что путь был гладок, когда они шли здесь с Баграмом и Гоар.
Лиза воротилась было, но вскоре вновь оказалась у прохода в зиндан. Неужто опять мимо прошла?! Озадачившись, она приблизила факел вплотную к стене и через несколько шагов увидела свежую каменную кладку как раз там, где, по ее расчетам, должна была отыскаться нужная ветка пути. Не веря глазам, Лиза ощупала грубые булыги да так и села под стеною. Это нагромождение камней означало лишь одно: Сеид-Гирей велел заложить проход, чтобы обезопасить дворец от внезапных вторжений. Получалось, он все же поверил словам Гюрда о том, что Мансур похитил Рюкийе?!
Ладно, бог с ними, с Сеид-Гиреем, с Мансуром. Да и с Рюкийе тоже, если на то пошло. Лизе-то что делать сейчас? Идти куда?
Оставался всего один путь, но Лизе даже думать о нем было жутко. Ведь это означало пройти через древний зиндан Гиреев… Волосы дыбом поднимались, мурашки бежали по коже, стоило вспомнить седую тьму! Нет, что угодно, только не это… Но что, что тогда?!
Так и сидела Лиза под стеной. Сидела бесконечно долго, пока внезапно звук голосов и слабое мерцание вдали прервали ее оцепенение. Она вскочила, затоптала факел и замерла, вжавшись в сырую стену.
Господи боже! Шум доносится со стороны главного хода. Погоня! За нею погоня!
Легче пушинки Лиза долетела до поворота, откуда шла дорога к зиндану, и, будто в омут, кинулась в туманную мглу.
Какое-то время она стремглав бежала, представляя, что будет, если погоня отыщет ее след.
Баграм упоминал какой-то лаз на вершину Агармыша… Путь шел прямо, не повышаясь, не понижаясь. То слева, то справа в серых стенах виднелись узкие отверстия в рост человека вроде дверных проемов. Лизе они казались не глубже, чем михрабы [127], а значит, в них нельзя было спрятаться. Но, приостановившись перевести дух, она подумала, что, может быть, погони и не будет. Вспомнила дрожь Гоар, ледяные руки Баграма, свой ужас, когда они только на шаг ступили в этот ход… Нет, сюда можно вбежать только так, как она, – очертя голову. Вряд ли у кого достанет храбрости по своей воле проникнуть сюда, где, как говорила Гоар, живут души всех загубленных в подземных темницах, ибо не могут найти выхода наверх, к небесам.
Что?.. Лиза замерла, словно наткнулась на незримую преграду. Только сейчас до нее со всей ясностью дошло, куда она сунулась.
Она стояла недвижимо, силясь унять зубовную дрожь, и всматривалась во тьму. Навстречу ей медленно, словно таясь, наплывали волны седого тумана. Клубились, дыбились, перетекали один в другой, принимая причудливые, пугающие очертания. Это медлительное, будто хоровод призраков, передвижение сопровождалось звуками настолько тихими, что их не смог бы уловить самый изощренный слух, настолько пронзительными, что кровь стыла в жилах! Похоже было, будто там, вдали, пульсирует сердце неведомого существа, витает его дыхание, бьются в тяжелые своды и глохнут его стоны…
Ужас обрушился на нее, как обвал. Слепящий, отнимающий дыхание ужас!
Вскинула руку, чтобы сотворить крестное знамение, но пальцы не слушались, не складывались в троеперстие, их сводила судорога.
– Господи, спаси! – выдохнула она – и разглядела бледную, прозрачную длань, которая уже почти коснулась ее лица скрюченными перстами, но внезапно отдернулась так стремительно, как если бы схватилась за живой огонь.
Лиза метнулась вперед. Раздавался звон калаф [128], и, словно белые струйки поземки, подхваченные вихрем, с пути ее уносились седые тени, таяли в темных провалах, издавая еле уловимый шелест, в котором можно было различить мольбы и проклятия, жалобы и стенания, пламенные речения и бессвязное бормотание…
Но Лиза не слушала. Она бежала, бежала бог весть куда, подчиняясь бесконечным поворотам, подъемам, спускам, на миг замирая, когда ход перед нею раздваивался, но тут же продолжая путь; и если она выбирала не ту дорогу, то сразу ощущала раскаленное прикосновение к груди, возвращалась и бежала снова и снова…
Скоро извилистый ход резко пошел вверх, свод понизился, приходилось сгибаться в три погибели, но как же легко стало дышать, когда отступили с пути призраки! Лиза оглянулась только раз, чтобы заметить далеко внизу промельк огненного взора… Захолонуло сердце… А потом она вдруг услышала звон ручья. Наверное, это и был Серен-су, бегущий, как рассказывали, по вершине Агармыша. Мрак впереди рассеялся, и звезда Зухал [129], предвестница неожиданностей, глянула с высоты небес прямо в глаза Лизе.
Ноги подогнулись, и Лиза рухнула на колени.
* * *
О, какая чистая ночь! Чудится, все семь небес [130] можно пронизать взором. Какое множество светлых огней рассыпано по ним мощью Творца! Сияет прекрасная Зухра, искрится Сурайя [131]… Не только имена у них иные, но и сами звезды другие, не похожие на те, что глядят сверху на Россию: крупные и яркие, раскатившиеся по черному бархату. Играют, перемигиваются, мерцают – это ангелы всю ночь перебирают свои четки.
Лиза стояла, закинув голову, с замиранием сердца следя за игрой светил. Зрелище ночи лишило ее последних сил. Из мира смерти она попала в мир вечности. Так вдруг, так внезапно…