– Женька, я не переживу, если с тобой что-то случится. Поэтому предлагал должность в управлении. Если ты будешь в системе, я смогу тебя защитить.
– Если угроза серьезная, человека не спасет пребывание в системе, и ты это прекрасно знаешь.
– Можешь просто отдохнуть, хотя бы временно не ввязываться ни в одно расследование?!
Генка что-то знает. Эта информация касается меня, и он испуган не на шутку, но предпочитает секретничать. Пока я размышляла, таксист заехал во двор нашего дома, приятель указал водителю нужный подъезд. Машина остановилась. Я собралась покинуть салон.
– Женя, пообещай мне, пожалуйста! Просто держись в стороне, – притормозил мой порыв Генка. Он продолжал сжимать в своей руке мою руку.
– Нет. – Я высвободила свою конечность.
– Но почему?
– Я никогда ничего не боялась! Не стану и сейчас! Спокойной ночи, пока, – кивнула на прощание и заскочила в подъезд.
* * *
Игнорируя лифт, я поднялась на свой этаж по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. От злости хотелось двигаться быстро и резко. Терпеть не могу недомолвки. Если есть что сказать, говори, нет – молчи. Напустил туману, ходит вокруг да около, гадай теперь, Женя, кому умудрилась дорогу перейти. Ладно, разберемся, Генка никогда не умел долго тайны хранить.
Дома меня ожидал сюрприз. Оля, разумеется, поселилась в моей комнате. Она, одетая в домашний пеньюар, приготовилась ко сну и, сидя в кресле, листала томик французской поэзии. А рядом, на журнальном столике, на любимой льняной салфетке тети Милы красовалась массивная серебряная брошь.
– Это она? Та самая вещица? – уточнила я.
– Да.
– Оля, я, конечно, долго отсутствовала, но ты могла и подождать, не выходить одна.
– После того как вы с Генкой ушли, мы с тетей Милой домыли посуду, потом выпили чайку. Затем тетя Мила отправилась отдыхать, а я приняла душ и жду твоего возвращения с прогулки.
– А когда ты успела посетить тайник?
– Женя, должна тебе сообщить одну вещь, только, пожалуйста, не сердись.
– Вся внимание.
– Тайник был здесь.
– Не поняла. Где?
– Здесь, в Тарасове, в твоей комнате тети-Милиной квартиры, – виновато потупившись, пробормотала Оля.
– Ну ты даешь! Промолчать о семейной тайне – это я еще могу понять. Хранить ее требовала бабушка, любя тебя и желая уберечь от беды.
– Она действительно настаивала и перед смертью взяла с меня обещание, прости.
– Но оборудовать тайник в квартире тети Милы! Как ты додумалась до этого?! Когда успела?!
– Если ты немного успокоишься и подумаешь, то поймешь – надежней места мне было не найти. Никто и никогда не смог бы догадаться здесь искать. А значит, вам ничего не угрожало.
– Согласна, пожалуй, ты права. – Я присела на соседнее кресло, взяла брошь в руки, повертела. – Но ты очень рисковала, хозяева квартиры могут обнаружить тайник, когда задумают капитальный ремонт, – я сама себя оборвала и задумалась. – Погоди, тетя Маша умерла за полгода до выпуска. Значит, ты могла спрятать брошь на весенних каникулах или после окончания Ворошиловки, перед твоим отъездом в Москву. Но мы с тетей Милой действительно делали ремонт и мебель меняли, где же была все эти годы брошь?
– В твоих вещах. Я спрятала ее надежно и не боялась, что ты спустя годы выбросишь этот предмет за ненадобностью, ведь это был подарок на память.
– Заинтриговала, – медленно протянула я, взвешивая на ладони брошь, осматривая комнату и пытаясь сообразить, о чем говорит Ольга. Мелкие или новоприобретенные вещи я отметала сразу. Это должен быть предмет, который я храню со школьных лет, достаточно большой и тяжелый сам по себе. Взгляд упал на массивную резную шкатулку из красного дерева, инкрустированную медью и эмалью. Ее мне подарил Генка в день выпуска и взял обещание беречь эту вещицу на память о нем, как бы нас ни разбросала жизнь. Шкатулка всегда стояла на комоде, я хранила в ней серебряные безделушки и пару ниток речного жемчуга.
Я подошла к комоду, открыла шкатулку, внимательно осмотрела внутри.
– Тут подкладка с правой стороны надрезана чем-то острым, – прокомментировала я.
– Прости, завтра все поправлю, заметно не будет, – отозвалась Оля.
– Генка, когда дарил, рассказывал, что это старинная вещица, раритет. Просил беречь как зеницу ока. Неужели он знал?
– Что ты, конечно, нет.
– Петров искал для тебя нечто особенное, но что мог купить курсант на сэкономленные карманные деньги? Однажды на стихийном рынке, где продают обычно разный хлам, мы увидели шкатулку. Я заверила, что если ее привести в порядок, вещица будет выглядеть достойно и дорого.
– Кто же ее реставрировал?
– Я сама, правда, ходила на консультацию к старому мастеру-краснодеревщику. Он объяснил, как правильно очистить дерево, каким воском натереть, чем медь отполировать. А внутри покрытие оказалось сильно испорчено, его пришлось удалить и заново обить внутренности бархатом. Мы с Генкой выбрали темно-зеленый, под цвет твоих глаз.
Я погладила пальцем завитушку на шкатулке, грустно усмехнулась:
– Если бы только знала, с какой любовью вы готовили для меня подарок…
– Генка промолчал о моем участии не просто так. Во время реставрации я заметила, что у шкатулки двойное дно, небольшое отделение для особо ценных вещей. Как раз тогда я узнала семейную историю и поняла, что лучше и надежней тайника не найти. Вот я и замаскировала выдвижную крышку бархатом, а приятеля уговорила молчать. Чтобы никому не пришло в голову связать Ольгу Рудову со шкатулкой Евгении Охотниковой.
– Понятно.
– Женя, ты не сердишься? Я понимаю, что преследовала свои интересы, но меня буквально парализовал ужас. Притом, храня тайну ото всех, я была уверена, что вам с тетей Милой ничего не грозит.
– И оказалась права, как доказывает жизнь. Если эта брошка так ценна, что некто ее продолжает искать спустя не один десяток лет, то…
– Что ты хочешь сказать? Женя, не молчи, – тут же встревожилась подруга.
– Ты действительно надежно спрятала вещицу, и не будем больше об этом. Я правда не сержусь.
На самом деле мне пришла в голову простая мысль. Если некто был так серьезно настроен, переезд Оли в другой город или даже другую страну не мог ее обезопасить, по крайней мере надолго. Значит, все эти годы подружку держали под колпаком, но очень осторожно. Тщательно и аккуратно обыскивали ее квартиры в Москве и Вене, дом в Саутгемптоне. Тот факт, что Оля ничего не замечала, говорит о высоком профессионализме. А то, что они сейчас проявили себя, может быть жестом отчаяния или способом оказать психологическое давление. Ведь, по сути, они добились своего: Оля достала брошь из тайника. Ну нет, господа хорошие, мы еще посмотрим, кто кого. Подруга только стала немного успокаиваться, приходить в себя после пережитого, поэтому я не торопилась сообщать свои соображения, зачем пугать зря. Но если я права, нас должны взять под плотный колпак в ближайшее время. Завтра и проверим.