– Простите, Генри, ничего подобного не помню, – пробормотала Оля, – могу сказать только, что обычно мы со свекровью не ссорились. И никаких новостей, кажется, в тот день не было.
– Ничего. Не расстраивайтесь. А теперь сосредоточьтесь, пожалуйста, на другом моменте. Как вы пришли в себя. Понимаю, эти воспоминания могут быть неприятны, но они крайне важны.
– В первый раз очнулась рядом с телом свекрови, кажется, я кричала.
– Стояли или сидели?
– Стояла. Руки были в крови, думаю, я пыталась проверить пульс, вот и испачкалась.
– Это ваше предположение? Или вы очнулись в тот момент, когда трогали тело, проверяя пульс?
– Да, точно, я склонилась над телом Мари, а когда пришла в себя, закричала.
– Хорошо, а второй раз?
– Сидела в подворотне, прямо на земле.
– Так. И в третий?
– Стояла у стены. Я сбила кожу на пальцах руки, кажется, это привело меня в себя.
– Сильные болевые ощущения?
– Да, очень саднило ранки.
– Весьма любопытно.
– В ваших устах эта фраза скорее пугает, чем вселяет надежду в сердца пациентов.
– Не нужно искать в моих речах намеков и двойственного смысла. Не стану скрывать, случай неординарный, в практике редко встречающийся, потому интересный. Ведь что лечит современный психиатр? Депрессии и всевозможные неврозы в основном. Ваши симптомы и некоторые реакции на предыдущие тесты представляют собой увлекательную шараду, загадку, которую нам предстоит разгадать.
– Простите, Генри, – посчитала нужным вмешаться я, – вас что-то настораживает? Нащупали нечто существенное?
– Весьма вероятно. Правда, пока не могу понять, что это может означать. Но в характеристиках состояния миссис Ландри смешиваются позитивные и негативные симптомы в равных долях. А обычно они прямо пропорциональны друг другу.
– Негативные симптомы – это амнезия… – блеснула я.
– Да, еще апатия, которую я наблюдал у Ольги во время посещения ее в тюрьме. А позитивные – страх, тревога, психическое возбуждение, перепады настроения.
– Мистер Смит, вы еще бредовые идеи и галлюцинации миссис Ландри припишите, – вскипела я, указывая рукой на молчавшую подругу.
– Вижу, Эжени, вы действительно подготовились. Но не нужно сердиться и тем более пугаться. Не буду нагружать вас обеих лишними медицинскими терминами. Поясню только, что состояние миссис Ландри не вписывается в общепринятые в психоневрологии рамки. И чтобы все прояснить, нужны дополнительные тесты и их тщательный анализ. Оленька, вы не устали?
– Нет.
– Тогда сейчас проведем тест Аммона. Он выявляет нервно-психическое напряжение, определяет грани расстройства личности и психики. – Генри протянул Оле небольшую стопку листков с напечатанным текстом и карандаш. – Здесь вы прочтете различные утверждения. Под каждым из них нужно написать: «Согласна» или «Не согласна». Вот в этих рамочках, пожалуйста. Будьте искренни, откровенны. Долго не раздумывайте, отвечайте быстро, предпочитая первый ответ, который пришел в голову.
– Хорошо.
– Удачи, дорогая, не буду вам мешать.
Генри аккуратно обошел небольшой столик, присел в кресло, стоящее рядом с моим. И негромко, чтобы не мешать Ольге, проговорил:
– Понимаю вашу тревогу, Эжени. – Он осторожно взял в руки мою ладонь, расслабленно лежащую на подлокотнике кресла. – Вы не должны сердиться. Иногда врач вынужден задавать неудобные вопросы и говорить неприятные вещи. Доверяйте мне, как специалисту. Я найду возможность диагностировать состояние вашей подруги и помочь ей.
– Тест Аммона разработан для психически больных людей, – сердито прошипела я, выдергивая свою ладонь из рук врача и одновременно косясь в сторону Ольги, наблюдая, чтобы подруга не услышала мои слова.
– Вы снова правы, Эжени. Я усмотрел некоторые нарушения структуры идентичности у Ольги. Этот тест систематизирует ее Я-функции и даст мне подсказку, в каком направлении двигаться дальше.
– Прекрасно понимаю вас. Генри, вы защитили докторскую диссертацию по психиатрии.
– Позвольте заметить, не одну!
– Да, это просто замечательно. Всеми признанный специалист, хороший врач и, смею надеяться, замечательный человек.
– Тогда почему вы так боитесь мне довериться, Эжени?
– Потому, что у меня, как и у Ольги, кстати, «нарушенные межличностные отношения в значимых социальных группах», – процитировала я выдержку из статьи по психиатрии, которую штудировала накануне. – Господи, Генри, практически каждый второй рос или в неполной или в неблагополучной семье. Это не значит, что из таких людей вышли социопаты или психи.
– Но, согласитесь, предрасположенность остается, – хитро прищурился мистер Смит.
– Нас воспитывали в казарме. Оля потеряла обоих родителей в двухлетнем возрасте. Ее растила бабушка, человек достойный во всех отношениях. При обработке данных и показателей теста прошу учитывать эти факторы, – сухо обронила я.
– Вы все-таки обиделись. Простите, не хотел. Кстати, факты из детства и сведения о гибели родителей вашей подруги могут действительно пригодиться. Спасибо.
Я молча кивнула.
Генри скосил глаза в сторону Оли, корпевшей над бумажными листками.
– Простите, Эжени, а не могли бы вы пролить свет на тип учреждения, где проходило ваше обучение? Это тоже может быть крайне полезно для анализа.
– Вы правы, доктор, по сути, с данного вопроса нужно было начать, наверное. Ворошиловка – военное учебное заведение закрытого типа.
– Там готовят военных?
– Универсальных солдат, если быть точнее, специалистов для выполнения особых операций.
– Каких операций? – растерянно пробормотал мистер Смит.
– Захват, устранение, диверсия, шпионаж, любые военные задачи, – бойко перечисляла я, – набор, обучение, инструктаж, формирование, руководство подразделением. Охрана, защита или уничтожение любого объекта. И многое другое. Как во времена моего детства любил выражаться мой отец: «Солдат делает то, что Родина прикажет».
– Но вы такая красивая, нежная, женственная девушка.
– За красивую спасибо, – я усмехнулась, – а все остальное… Инструктора Ворошиловки вырастили и воспитали гибкую личность, своего рода хамелеона. Я могу быть любой. Сильной, резкой, злой, жестокой, беспощадной. Доброй, веселой, ласковой. Вы видите во мне только те качества, которые я желаю продемонстрировать. И несмотря на все свои дипломы и несколько докторских степеней, проведя массу тестов и опросов, способны обнаружить только ту грань моей натуры, которую я сочту нужным продемонстрировать. Кстати, о тестах: нас учили их обходить, обманывать. Это входит в подготовку сопротивления допросам. И я владею этим искусством виртуозно. – Я наклонилась к самому уху доктора и прошептала: – Например, ваш тест Аммона. Проходить не доводилось, врать не стану. Прочла о нем вчера, всего лишь общую информацию. Но догадываюсь, что в ответах пациента, который хочет продемонстрировать свою нормальность, должны преобладать ответы: «Нет», или как там у вас: «Не согласен». Я бы сделала процентов восемьдесят пять – девяносто подобных ответов, чтобы результат не получился уж слишком стабильным и оттого подозрительным.