Несколько секунд она тяжело дышала в трубку, потом сумела взять себя в руки.
– Нет, не ждала. Разве мы с вами не все выяснили?
– Видите ли, Елена Викторовна, я выяснила некоторые обстоятельства, которые и вам будут интересны, я так думаю. Не могли бы мы это обсудить не по телефону, а при личной встрече? – Она молчала, и я решила добавить: – Дело в том, что ко мне в руки попали интересные, я бы даже сказала, очень интересные записи. Разве вы не хотите с ними ознакомиться? Я вот просто мечтаю обсудить их с вами.
– Хорошо, – хотя и с трудом, но она приняла решение. – Только сюда не приходите. За углом есть уличное кафе, я туда подойду через десять минут.
Магнитофон наш разговор почему-то не записал, на пленке по-прежнему была мертвая тишина. Так что пришлось пересказать разговор Самойлову своими словами. Это было, впрочем, несложно, Витя и так все понял. Все-таки интересно, неужели она обнаружила микрофон?
Я вставила в магнитофон кассету, пленка была заранее отмотана на начало разговора супругов Косачевых, и отправилась в кафе. Там почти никого не было, только за одним столиком шептались, макая длинные распущенные волосы в стаканчики с жиденьким кофе, две школьницы, да в глубине мужик в красной футболке и серых шортах лениво ковырял мороженое, с интересом разглядывая пробегающих мимо девиц. Меня он тоже осмотрел, но оценил, судя по всему, невысоко. Нахал. Чтобы не сидеть за пустым столиком, я купила себе небольшую бутылочку охлажденного «пепси» и ждала, потихоньку потягивая ледяной напиток.
Елена Викторовна в отличие от меня пунктуальность, видимо, не считала достоинством и явилась только через двадцать минут. Увидев ее, в голубеньком платье, которое, вынуждена признаться, очень ей шло, и с голубой сумочкой в тон платью, я мысленно чертыхнулась. Значит, мой микрофон мирно лежит дома вместе с белой сумочкой! Додумалась, куда воткнуть! Но кто же знал, что у этой супермодной мадам к каждому платью отдельная сумка прилагается? Я лично вообще сумки не люблю, у меня только одна черная торбочка на все случаи жизни. Ну и еще маленькая, театральная, бисером обшитая…
Косачева, заслужившая беглый, но одобрительный взгляд мужика в красной футболке, подошла ко мне, громко цокая каблучками. Села, напряженно выпрямившись, посмотрела на меня с отвращением.
– Ну?
Я молча выложила на стол магнитофон, воткнула в него провод от наушников, который протянула ей, дождалась, пока она их пристроит, и нажала клавишу «пуск». Елена Викторовна, несомненно, была уверена, что ни один мускул на ее лице не шевельнулся. Собственно, так оно и было, легкое подрагивание левого века не в счет. Чтобы увидеть ее реакцию, мне хватило нервных пятен, загоревшихся на ее щеках, сменившихся потом восковой бледностью. Когда запись кончилась, она сняла наушники, положила их рядом с магнитофоном.
– Это… – голос ее дрогнул, Косачева откашлялась и начала снова: – Это фальшивка.
– Ради бога, – я улыбнулась. – Называйте как хотите. На самом деле это копия. Оригинал, как это принято, сами понимаете, хранится в надежном месте. И не натравливайте, пожалуйста, больше на меня своих громил. Если со мной что-нибудь случится, пленка немедленно поступит в известное вам учреждение. И сразу вам скажу, чтобы не вести лишних разговоров, запись продается. Я не собираюсь доставлять вам неприятности, рассылая экземпляры в милицию, в администрацию города, в газеты и на телевидение. Это мое частное дело, и я хочу заработать немного денег. Вы ведь хотели, чтобы я служила вам, собирались меня купить…
Ух как она смотрела на меня! Так и придушила бы – с удовольствием, тут же, за столиком.
– Так вот, служить вам я не собираюсь, а на то, чтобы купить меня, у вас денег не хватит. Пленку же я продам, это будет обычная коммерческая операция. Вы ведь в коммерции разбираетесь неплохо, так что можете быстро определить – сделка для вас выгодная.
– Я вам не верю, – она едва шевельнула бледными губами, но слова прозвучали удивительно отчетливо.
– Ничем не могу вам помочь. Вы опытный человек и понимаете, что я не занимаюсь благотворительностью. Сделка эта взаимовыгодна. Каждый из нас выигрывает. Вам, можно сказать, повезло, что мне в данный момент очень нужны деньги. И чтобы получить соответствующую сумму, я готова пожертвовать очень многим. Вам нужна эта запись. Я ее продаю. Все предельно просто.
Мои слова не то чтобы успокоили ее, но были той соломинкой, за которую Косачева могла ухватиться, чтобы не захлебнуться в волне паники. Купля-продажа, сделка – эти слова и обозначаемые ими действия были ей понятны.
– Но ведь вы же… – неуверенно начала она, потом сама себя перебила: – Ах, да, конечно. Деньги.
– Вот именно, деньги, – подтвердила я.
– Вы этот наш разговор тоже записываете? – все-таки до конца она мне не верила.
– Помилуйте, какой смысл?
Косачева молчала. Буравила меня глазами и ждала, что я скажу. Доказательств, что ли, ждала?
– Уж свои-то предложения к вам мне записывать совершенно ни к чему. Вы же это понимаете. И вот он, магнитофон, сами видите.
Кажется, поверила. А может быть, и не поверила, но решила этот вопрос больше не обсуждать. Во всяком случае, Елена Викторовна перешла к вопросу конкретному, из хорошо знакомого ей мира цифр. И даже голос у нее при этом изменился. Крепкая, однако, дамочка, быстро в себя приходит.
– Сколько вы хотите?
– Сто тысяч. Долларов, разумеется.
– Это слишком много, – нахмурилась она.
– Елена Викторовна, вам не кажется, что торг здесь неуместен?
– Но цена должна быть разумной.
Ага, цену я назначила правильную. Чувствовалось, что на сто тысяч долларов она ни в коем случае не согласится. Очень хорошо. Я улыбнулась обаятельно и слегка надавила:
– А вот это понятие относительное. Мне кажется, что разумнее отдать часть, чем потерять все.
– Я… я должна подумать, – Косачева встала.
– Не слишком долго, – я вынула из магнитофона кассету и протянула ей. – Возьмите, послушаете еще разок, вместе с Борисом Леонидовичем. Легче будет решение принять.
Она взяла кассету осторожно, двумя пальчиками, и кинула в сумочку.
– Позвоните мне сегодня вечером, тогда мы все и решим.
– Да, чуть не забыла, – я подошла почти вплотную и продолжила разговор полушепотом: – Еще раз убедительно прошу вас, скажите своим киллерам, чтобы приостановили свои происки в мой адрес. Это может плохо кончиться. Для вас.
Мадам Косачева одарила меня на прощание убийственным взглядом, четко, как солдат на плацу, развернулась «кругом» и зацокала каблучками, удаляясь.
Я вернулась в машину, протянула Самойлову бутылочку.
– Пить хочешь? Докладываю: встреча высоких договаривающихся сторон прошла мирно, условия приняты к обсуждению, окончательный вердикт будет вынесен вечером.