— Ее со мной нет, бабуль. Я один. Честное слово.
Джаз осторожно шагнул к ней.
— И не думай, что я не выстрелю в тебя. Еще как. Надо было пристрелить твоего папу. Прямо тогда, когда я его выродила. Или тогда, когда еще его носила. Так было бы лучше всего.
— Тут я с тобой поспорить не могу, бабуль.
Еще шаг. Дробовик не представлял собой никакой опасности, но если дать ей нажать на курок, она в этом убедится. И разозлится пуще прежнего.
— Ты же знаешь, что он не всегда был таким злодеем. Вырос он нормальным мальчиком. И только когда он встретил ее, все сразу пошло кувырком.
Билли Дент мучил и убивал кошек, собак и прочих зверюшек с восьмилетнего возраста, но Джаз позволял бабушке тешить себя иллюзиями. Ей нравилось верить, что именно мать Джаза превратила Билли во врага общества и машину для убийств, а поскольку мама давно умерла, то это заблуждение являлось лишь невинной блажью старухи.
— Ты весь в него! — визжала она, целясь ему в голову, пока он осторожно приближался к ней. — Весь в него! Я знаю, чем ты занимаешься! Тем же, что и твой папочка! Якшаешься со шлюхами! Пихаешь в них свою штуку! Вот с чего начинаются разврат и разложение!
Джаз прикусил щеку, чтобы не расхохотаться. Неужели он только-только поплакался о своих страхах и мучительных раздумьях о женщинах? Так вот в чем дело — в дурной наследственности! Все это передалось от полоумной бабули Дент убийце Билли Денту, а от него к Джазу. В жизни редко случалось, чтобы решения сложных проблем лежали на поверхности. Зачем нужны психология и психотерапия, когда бабушка могла все объяснить?
— Я думаю сделать на ужин макароны с сыром, — спокойно произнес Джаз, когда до дробовика оставалось несколько сантиметров. — Рожки. А сверху посыплю крошками от чесночного хлеба, как ты любишь. Если у нас остался пармезан, то я добавлю его к чеддеру. Ну и как тебе идея?
— Я тебе башку снесу! — рявкнула в ответ бабуля. — Ненавижу рожки!
— Не любишь рожки? Ну ладно. Приготовлю бантики. Как тебе?
— Бантики — это хорошо. Я сразу вспоминаю, как познакомилась с твоим дедом. Он был просто красавчик в своем костюме с галстуком-бабочкой, — вздохнула она и добавила: — Она похожа вот на такой бантик, как из макарон… Ты думаешь, что если приготовишь ужин, то я тогда тебя не пристрелю?
— Ну, можешь пристрелить меня после ужина. Если ты это сделаешь раньше, кто же тогда тебе его приготовит?
Она скосила свои бледно-голубые глаза, как будто пыталась в уме что-то разделить в столбик. У Билли глаза были почти такие же. Джаз унаследовал от матери карий цвет глаз. Он называл их «разумными».
— Чесночный! Хлеб! — прокаркала старуха, тыча в мальчишку дробовиком.
Неторопливым плавным движением Джаз отнял у нее оружие.
— Ну да. Чеснок. После такого ужина все вампиры станут обходить тебя стороной.
Бабуля фыркнула и скрестила руки на груди.
— Вампиров нет. Есть просто чудовища.
С этим заявлением Джаз спорить не стал. Он вернул дробовик бабушке, посмотревшей на него как на новую игрушку. Потом он ей вдруг надоел, и она положила его рядом с диванчиком. Если бы подобные сцены не сделались обыденными, он бы счел их ужасающими или забавными.
Скорее всего забавными.
Он приготовил макароны с сыром, как и обещал. После ужина он стоял у раковины, мыл посуду и смотрел в окно на стоящую в саду старую купальню для птиц, когда бабушка вдруг подошла к нему и отвесила ему подзатыльник.
— Не смей мне грубить! — взвизгнула она.
Джаз вцепился в край раковины и приказал себе не оборачиваться и не отвечать ударом на удар. Она — слабая старуха. Он — сильный молодой парень. Если он ответит, то покалечит ее, если не убьет.
Еще один подзатыльник. Джаз как ни в чем не бывало продолжал мыть посуду. Подобные «нравоучения» бабушки являлись не более чем одним из неизбежных неудобств совместного проживания. Он позволил ей размахивать руками, пока она не выдохлась и в изнеможении не оперлась о кухонный столик, хватаясь за грудь, хрипло и прерывисто дыша. Это было что-то новенькое. Неужели ее прямо здесь хватит инфаркт?
Джаз не знал, что и думать. Если она умрет, то плакать по ней никто не станет. После смерти она сделается еще одной строкой в списке усопших семейства Дентов. Хотя нет, не совсем усопших. Как сказала Мелисса, возможно, забота о бабушке сможет каким-то образом искупить ее грехи. Или грехи отца. Или собственные грехи Джаза. Вполне вероятно, что, заботясь о ней, он заметит что-то в своем характере, подметит какие-то родовые черты или что-то такое, что позволит ему хоть немного постичь нрав своего отца и свою собственную натуру. Это поможет ему построить жизнь так, чтобы его будущее не стало столь фатально-неизбежным, как ему зачастую казалось, — будущее, полное крови и смертей.
Или скорее всего…
— Ты весь в отца, — бессильно выдохнула бабушка, плюхнувшись на стул и, очевидно, раздумав умирать. — Весь в него.
Вот эти слова причинили Джазу настоящую боль. Лучше бы она его избила.
Умыв бабушку и уложив ее спать, Джаз наконец позволил себе развалиться на кровати, но ненадолго. Ему предстояло выработать план повторной вылазки на место преступления. Он изучил местность по картам «Гугл», хотя и так знал ее достаточно хорошо. Затем он сложил в небольшой рюкзак все, что могло понадобиться ему и Хоуви во время их ночной прогулки.
Ничего он не забыл? Джаз откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на одну из стен. Давным-давно он приклеил туда изображения жертв отца — сто двадцать три фотографии, вырезанные из газет, распечатанные из Интернета или тайком скопированные на ксероксе из отчетов Г. Уильяма. Джаз сказал себе, что это будет ему напоминанием. Напоминанием о том, что может произойти, если он не станет держать себя в руках.
В этом реестре умерщвленных присутствовало и сто двадцать четвертое фото, приклеенное между восьмидесятой и восемьдесят первой официально признанными жертвами. Джаз считал, что именно тогда Билли убил женщину на той фотографии, мать Джаза.
От нее осталось одно лишь фото. Да еще разрозненные воспоминания из того времени, когда он был гораздо младше: подаренный ею щенок Расти, запах пирожков из духовки и привкус лимонной глазури. Вот и все. Несмотря на то что он едва помнил ее, из слов бабушки и действий Билли можно было заключить, что мать являлась единственным светлым пятном в его жизни, и поэтому Джаз пойдет на все, чтобы сохранить память о ней.
Полиция не нашла никаких доказательств, что Билли убил маму. Как, впрочем, и никто другой. Официально она числилась пропавшей без вести, и дело о ее исчезновении так и осталось нераскрытым. Джаз знал лишь одно: вот только вчера она присутствовала в его жизни, а на другой день исчезла. Ему тогда было восемь лет, и когда он спросил Билли «Где мама?», тот лишь пожал плечами и ответил: «Она уехала». Таковым и оставался его стандартный ответ, как бы Джаз ни допытывался. Просил и умолял — «Она уехала». Плакал и рыдал — «Она уехала». Бушевал и угрожал — «Она уехала».