– Почему? – заинтересовалась я. – Ведь пишут…
– Да не слушайте вы их! – вскипел Комаров. – Вот представьте, что вы зарядили бомбу спорами… скажем, сибирской язвы, которой так любят всех пугать. Но ведь у спор есть жизненный цикл. Пройдет не так уж много времени – и споры станут неактивны! Это что же – снова разбирать бомбу и заряжать ее «свежей начинкой»? Вы представляете себестоимость такого оружия? Да и это попросту опасно – неизбежны утечки, аварии… Я уже говорил вам про надводную часть айсберга? – поинтересовался Комаров.
Я кивнула.
– Так вот, финансирование биологического оружия в сотни раз превышало финансирование всей остальной биохимии. Но зато позволяло содержать целые институты, строить лаборатории с самым современным оборудованием, платить зарплату сотрудникам… Открою вам секрет, Женя…
Комаров поманил меня пальцем. Когда я наклонилась, он, ничуть не понижая голоса, произнес:
– Программа по производству биологического оружия была большим блефом. И очень успешным. Она представляла собой дубину, которой Советский Союз мог грозить Западу, и в то же время позволила вывести нашу биохимию на мировой уровень. Наши генсеки ничего не понимали в клетках и вирусах. Зато их очень занимала идея заполучить оружие, какого больше ни у кого на Земле нет. Правильно, нет. Уже в конце пятидесятых стало ясно, что из этого ничего не получится. Невозможно научить бактерии отличать своих солдат от чужих, и нельзя крикнуть: «К ноге, назад в пробирку!» так, чтобы палочки чумы послушались!
Я сидела, зачарованная картиной, которую развернул передо мной мой собеседник. Вот это да! Блеф длиной в десятки лет и ценой… ну, тут я и думать не хочу, во сколько обошлась нашей стране эта программа. Ну биохимики! Ну жуки! Запудрить мозги руководству, поманить их видением бактериологической дубины, которой можно грозить миру… а вместо этого поднять науку на мировой уровень!
– Кстати, этот ваш Хоффман врет, – деловито пояснил Комаров. – Американцы вовсе не такие ангелы, как он пытается изобразить. У них были собственные программы по бактериологическому оружию, несмотря ни на какую Конвенцию…
– Спасибо, Вячеслав Васильевич! – искренне поблагодарила я. Таким Комаров нравился мне гораздо больше. – И на прощанье все-таки представьте на минуту, что такая лаборатория существует в Тарасове. Как вы думаете, где она могла бы располагаться и чем заниматьсь? Ну, то есть с какими вирусами и бактериями работать? Просветите меня, если можно!
Комаров покачал головой, как бы признавая, что уважает мое упорство, но ни в коей мере его не одобряет. Потом ответил:
– Вообще-то если в двух словах и очень примитивно, то для того, чтобы быть пригодными в качестве биологических боевых средств, болезнетворные микроорганизмы должны удовлетворять следующим требованиям. Они должны относительно легко развиваться в культурах и выдерживать нагрузку, обусловленную способом рассредоточения. Ну, то есть выживать при низких температурах и давлении в случае, если вы сбрасываете начиненную ими бомбу с самолета. Они должны сохраняться живыми несколько часов в воздухе и несколько суток в воде и пище и вызывать тяжелую болезнь в течение продолжительного времени. Кстати, болезнь не обязательно должна быть смертельной – главное, чтобы она лишила солдат противника возможности воевать. К средствам, которые удовлетворяют этим требованиям, относятся прежде всего вирусы, вызывающие грипп, желтую лихорадку, тропическую лихорадку и венесуэльский лошадиный энцефалит, потом еще бактерии, вызывающие сибирскую язву, туляремию, чуму и дизентерию, а также риккетсии, вызывающие квинслендскую лихорадку, ну или на худой конец грибки, вызывающие кокцидиоидоз.
Я задумалась, впечатленная богатством микромира на службе у человека в погонах.
– А вирусы? – наконец спросила я. – Например, грипп?
– Вирус гриппа не очень устойчив. Его убивает простое повышение температуры или обработка поверхности дезинфицирующими жидкостями. Да и в бомбу его, извините, никак не засунешь.
– Зачем же в бомбу, достаточно будет и аэрозоля, – продолжала фантазировать я. – Распыляешь где-нибудь в людном месте – и готово!
Комаров покосился на меня. Кажется, он укрепился в уверенности, что у меня преступный ум. Еще чуть-чуть, и меня начнут подозревать в связях с террористами…
– Ну, тогда этот вирус должен быть сильно модифицирован. У него высочайшая контагиозность, и он дает летальный исход в половине случаев! Это феноменально! Я, конечно, специально не слежу, но невозможно не слышать, что происходит в мире… Я могу предположить, что кому-то удался технологический прорыв.
– Н-да, Нобелевскую премию по биохимии ему придется ждать очень долго, – сквозь зубы процедила я. Поймать бы этого неизвестного гения – и в одиночку до конца его дней! Сколько жизней на его счету!
Комаров выбрался из машины и слегка поклонился мне:
– Передавайте привет вашей тетушке! Мы с супругой ее безмерно уважаем! Пусть поправляется!
– Спасибо! – поблагодарила я и тронула «Фольксваген» с места. В зеркало заднего вида я видела, как Комаров переходит дорогу – поминутно озираясь, словно подозревая, что невидимая машина вылетит из-за угла. Заглядевшись на Вячеслава Васильевича, я едва не сбила пешехода. Хорошо еще, что я только что начала движение и не успела набрать скорость. Мой автомобиль со скрежетом затормозил. Я вцепилась в руль и едва успела перевести дух, как поняла, кто передо мной. Сквозь лобовое стекло на меня смотрел капитан Алехин. Он упер руки в бока, и в этой неформальной позе стоял прямо перед моим капотом. Я вздохнула. Этот городок слишком мал для нас двоих, как говорят в вестернах…
Я опустила боковое стекло, и в машину тут же хлынул жар летнего полдня.
– Я же могла вас задавить! – попеняла я капитану. – Разве можно так бросаться под колеса?!
– Я не бросался, – мрачно ответил мне Алехин. – Можно?
И он тронул ручку дверцы. Я снова вздохнула. Утешает одно – я ничего не обещала капитану. В смысле, не обещала, что не буду интересоваться делом Гонзалеса. Ведь это и мое дело тоже!
– Само собой! – ответила я, и капитан забрался в машину.
– Когда сегодня утром вам принесли повестку, вас не оказалось дома! – строго произнес он.
– Ну, это логично. Потому что я уехала по делам! – легкомысленно ответила я.
– Я видел, какими делами вы заняты! – укорил меня Алехин. – Это ведь Комаров только что выбрался из вашего автомобиля?
– Он дружит с моей тетей! – пояснила я. – А зачем мне хотели вручить повестку?
– Я должен вас допросить. Вы еще не забыли, что являетесь свидетелем по делу Гонзалеса?
– К сожалению, не забыла! – вздохнула я. – Хотя и пыталась. А вы не можете допросить меня прямо здесь, а то у меня много важных дел?
Алехин, прищурившись, посмотрел на меня. И я поняла, что допустила перебор. Вообще-то я копировала поведение одной дамы – частного детектива, с которой мне как-то довелось столкнуться. Все это было очень забавно и даже мило, пока по ее вине я не получила пулю в мягкие ткани левой руки. Непрофессионал в нашем деле бывает опасен для окружающих, не говоря уже о клиенте…