Ему трудно было принять решение, как поступить: мысли разбегались. Потребовалось немало времени, чтобы снова сконцентрироваться на предстоящей работе и сделать первый шаг в направлении места преступления. Он пошел по главной аллее и, не обратив внимания на двух оскалившихся львов у входа в замок, рассеянно ответил на приветствие жандарма, стоявшего на часах перед вестибюлем. Хотя музей был закрыт для посещения публики, молодая общественница, ответственная за прием, оказалась на месте и включила для него аудиовизуальную программу, которая сопровождала обход замка.
Опираясь о перила, он поднялся на второй этаж, осторожно ставя ноющую ногу на ступени-заглавия; ему казалось, что он в каком-то смысле оскверняет их. Первый зал пересек под аккомпанемент записанного на пленку чтения отрывков из книг Колетт; сотни ее глаз, смотрящих из рамочек, неотступно следовали за ним. Он вошел в коридор и проследовал вдоль ряда витрин; поглощенный своими мыслями, не стал разглядывать их, отметив лишь цитаты из Колетт, искусно выгравированные на матовых стеклянных пластинках, которые служили как бы фоном для выставленных на обозрение рабочих инструментов писательницы.
Коридор оканчивался небольшой комнатой, где он осмотрел коллекцию пресс-папье за стеклом витрины. Там же на полочках были разложены различные предметы, количество которых удваивалось зеркалами, стоящими за ними. Он пристально рассмотрел браслет с красными и синими ромбиками, дверные ручки, бильбоке из стекла и даже скалку для теста, сделанную из зеленого стекла. Особенно его привлекла коллекция шариков, увитых гирляндами из того же материала; иногда внутри их были воссозданы целые цветки, маленькие головки которых покачивались за прозрачным овалом. Еще больше его заинтересовали камеи, одна из которых послужила хранилищем смерти месье Ришело. Они заключали в себе керамическую пластинку с нанесенным изображением. Он узнал портрет королевы Елизаветы, подаренный Колетт хрустальным заводом Сен-Луи. Все камеи были разными.
Фушеру достал фотографию «камеи», переданную ему Ласкоме. Принадлежал ли он к этой же коллекции? Он сравнил его с образцами на выставке. На фотографии был изображен изящный женский профиль, рельефно выделяющийся между двумя мужскими лицами: одного седоволосого, другого — в синем кепи. Как подобная красота могла принести смерть?
Затем Фушеру прошел через комнату с коллекцией бабочек, направляясь в зал, скопированный с одного из залов Пале-Руайяль.
Мимоходом он заметил свое отражение в полный рост в высоком зеркале, подстерегавшем посетителей при выходе из коридора: довольно хитрая уловка, заставляющая их поверить, что именно они разгуливают по комнате писательницы. Стало быть, таким видела его дочь несколькими минутами раньше? Еще не утративший стройности мужчина, представительный, в костюме-тройке, со ртом, разучившимся улыбаться, со стальными глазами, в которых нет теплоты? Он подошел поближе.
Обычно он избегал смотреть в зеркало. У него вошло в привычку бриться, не глядя в него, тщательно следить за своей внешностью — опять же без зеркала. Ему казалось, что оно выявляет напоказ то, что должно скрываться от окружающих, — внутренний разлад, с которым он жил многие годы. Зато одевался он хорошо. Даже слишком хорошо для выбранной им профессии. Когда-то он предпочитал рубашки из тонкого хлопка, красивые ткани, шелковые галстуки, которые так нравилось мять Клотильде…
Он отошел от зеркала.
Его любовь к подлинникам была наконец удовлетворена при виде мебели, принадлежавшей Колетт. Он восхитился остроумным убранством стола-пюпитра, который ставили на кровать, и открыл, что синий маяк — всего лишь металлическая лампа, облицованная синими листиками. Его тронул хрипловатый голос писательницы, который она приобрела в конце жизни.
Поднимаясь на третий этаж, он думал об исключительном союзе, объединяющем призвание мужчины и женскую долю. Всегда ли одно вытесняет другое? Проходя через зал с фотографиями, он отметил, что почти отсутствуют фото писательницы со своей дочерью, и спросил себя: а какой она была матерью? Потом, вернувшись к собственной дилемме, подумал об отношениях Жизель с дочерью. А сам он — каким отцом он был бы? Не найдя ответа, решил, что пока все эти мысли — только суетность, мешающая расследованию.
Он подобрался, и походка его стала увереннее.
В библиотеке он сразу увидел возле окна флуоресцирующие контуры человеческого тела, начерченные на полу службой жандармерии. Перечитав отчет судмедэксперта, он понял происхождение раны на голове: месье Ришело, должно быть, упал навзничь и сильно стукнулся головой о край мраморной банкетки. Все совпадало. Вот только непонятно, почему медальон лежал неповрежденным в ладони самоубийцы, тогда как при падении он должен был разбиться о чугунную батарею. С другой стороны, если нотариус упал на спину, чем объяснить ушиб губ, определенный в лаборатории?
Эти две аномалии заинтриговали Фушеру. Комиссар имел обычай прибегать в подобных случаях к упражнению, вызывающему улыбку его коллег: он лег на место трупа, приняв ту же позу. Так он лучше вникал в обстоятельства кончины. Подобный маневр являлся частью его игры в прятки со смертью, и он выходил из нее с наименьшими затратами.
Растянувшись под окном, он совсем по-иному смотрел на эту мнимую библиотеку. Несуразный угол зрения дал ему ее новое видение. Он как бы находился в мраморном катафалке, и его поразил странный резонанс красок: полутень наполовину холодная, наполовину розоватая, шедшая от крапчатого плиточного пола до банкеток, служащих для чтения, и до полок с полутора тысячами книг. Открылась фальшь в точно рассчитанной гармонии ансамбля. Не скрывалась ли пустота под обилием обложек?
Он медленно встал, стряхнул пыль со своего темно-синего костюма, наугад вытащил с ближайшей полки книгу в бледно-зеленой обложке и прочитал:
«Дети!.. Когда дело касается вас, мы можем лишь неуверенно, ощупью блуждать в ваших душах. Как получается, что, дав вам жизнь, мы утрачиваем прозорливость, без которой вас не разгадать?»
Он опешил от того, до чего же верно подходила эта фраза к его собственной жизни. Сумеет ли он, согласится ли, став отцом, тоже действовать ощупью, как привык поступать в своей профессии? До него дошло, что все роли могут меняться подобно этим книгам, которые каждый посетитель свободно меняет местами.
Стоя посреди этой фиктивной библиотеки, он вдруг интуитивно понял, что самоубийство месье Ришело — лишь иллюзия реальности.
Службы замка были реставрированы и переделаны под жилые комнаты, которые давали временный приют преподавателям университетов и студентам, работающим над диссертацией. Амандина Фолле первой поселилась там; когда она открыла тяжелую дубовую дверь, отобранную у соседнего аббатства, инспектору Джемани показалось, что перед ней одна из героинь первых книг Колетт. Две длинные светло-каштановые косы спадали на белый корсаж с воротничком «а-ля Клодина», обшитым голубым галуном. Сиреневая юбка плотно сидела на тонкой талии и спускалась до середины икр, позволяя любоваться изящными лодыжками ног в ботиночках. Губы и щеки были чрезмерно накрашены, а зеленые глаза, подведенные карандашом, щурились, как у кошки.