— Это как?
— Долго объяснять. А если в двух словах: по возможности, следует делать то, что нравится вам самой, а не то, что хотят от вас другие. Если вам нравится карабкаться по служебной лестнице, распихивая конкурентов локтями, это не значит, что и я мечтаю о том же. Люди все разные, один любит арбуз, другой — свиной хрящик, и не стоит всех под одну гребенку причесывать.
— Да, да, понятно. Но, Иван Макарович, дорогой, вы же нас спасаете. Я сразу же мужу позвоню и, если дело выгорит, достойно вас отблагодарю, не сомневайтесь.
— Не извольте беспокоиться, свой скромный процент я с Сулейманчика сниму. А вы лучше с Гаврилой Иванычем расплатитесь, да и попрощайтесь заодно, нечего деньги зря палить, вам еще бывшему другу долги возвращать.
— А этого вашего, как его, Абдурахманыча не беспокоит, что в «Комп-сервисе» ему будет не комфортно?
— Абсолютно. Вашего дружка он схарчит, не поморщившись. Но неужели после всего, что вы мне рассказали, вы его пожалеете? Впрочем, все в ваших руках: порвите бумажку, и сделка не состоится. Не станете рвать? Разумно. Ну-с, успехов. Вы девочка умная, все у вас будет хорошо, я уверен.
На столь высокой ноте мы и попрощались. Причем уходил я в полной уверенности, что только отчаянным волевым усилием Алла удержалась от того, чтобы руки профессору не расцеловать, так была благодарна. Мне только не понравились меркантильные устремления моего друга: вроде как он не столько страждущей помогал, сколько себе заработок обеспечивал. Я понимаю, деньги — штука нужная, и почему бы не заработать, коли случай удобный подвернулся, но подобная деловитость совершенно не увязывалась с характером профессора, каким он сложился в моем представлении, а потому, когда мы сели в машину, я решил этот момент немедленно прояснить:
— Неужели этот Хоттабыч тоже ваш ученик?
— Ну да, а что вас удивляет? В нашей системе кого только нет. К тому же никакой он не мусульманин, а чистокровный иудей, и при рождении звался Соломоном Абрамовичем. Просто родился он в Узбекистане, и когда решил на юрфак поступать, его мудрая мама, понимая, что узбека примут скорее, чем еврея, договорилась, с кем надо, и паспорт сыну поменяла. А он за много лет так к своему имени привык, что в новые времена менять его обратно не стал. Впрочем, не о нем нам сейчас думать надо, Соломон в нашей истории фигура второстепенная.
— Алла Константиновна вам, видимо, понравилась, раз вы помочь ей решили. Хотя, о чем я? Вы ж комиссионные зарабатывали.
— Комиссионные — штука полезная, отчего немного не заработать? Тем более, не покажи я свой интерес, Соломон бы меня не понял, пожалуй что и уважать бы перестал. Но и понравилась тоже. Алла — женщина достойная, ей не сладко пришлось. Но она проявила мудрость, когда за семью боролась, и мужество, когда боролась за жизнь. Она заслужила мою помощь. Но это не главное. — Иван Макарович помолчал, разглядывая меня с какой-то непонятной укоризной, и вдруг печально вздохнул: — Ах, Сергей Юрьевич, Сергей Юрьевич, ничего-то вы не поняли.
— А что я должен был понять?
— Вы знаете меня уже достаточно давно, чтобы понимать: материальные соображения для меня не определяющие. Это важная составляющая жизни, но не главная. Симпатии — дело другое, но и они в данном случае только на втором месте. А на первом совсем другое соображение, которого вы не уловили, что меня искренне огорчает. Я решил помочь Алле Константиновне в первую очередь для того, чтобы ее показания проверить.
— Не понял?
— Да ведь это элементарно. Из ее показаний ясно и недвусмысленно следует, что ни ей самой, ни ее мужу смерть Леонида Штерна была абсолютно невыгодна. Но показания — это лишь слова, которые проверить сложно, Леонида уже не спросишь. Вот я и решил, если я ей покупателя на блюдечке выложу, и она обрадуется, значит, не врала.
— Так просто? Каюсь, виноват. Иван Макарович, дорогой, извините меня, дурня, что в вас усомнился. Действительно, должен был подумать…
— Пустое, я не обижаюсь. Просто, раз уж вы решили сыщицким мастерством овладеть, надобно смекалку развивать, в нашем ремесле качество полезное. А чего, кстати, стоим, кого ждем?
— Так вы же не сказали, куда ехать.
— И то верно. Давайте навестим Романа Антоновича, самое время отчет предоставить. Я же буквально выгрыз разрешение первым с госпожой Жилиной повидаться, под твердое обещание сразу же по окончании встречи о результатах доложить.
— Поехали, а по пути предварительные итоги подведем, — предложил я, выворачивая со стоянки. — Получается, чету Жилиных надо из числа подозреваемых исключать.
— Получается так. Круг сужается, но легче нам от этого не становится.
— Прикинем. Остаются Федотовы и вдова Штерн. Жену Андрея Игоревича я не видел, но по описанию Аллы Константиновны довольно хорошо представляю. И как-то не верится, что она могла кого-то убить в принципе. Даже если бы Зина (так ее, кажется, зовут) узнала, что муж ей изменяет, она скорее бы любовницу траванула. А главное, где простая домохозяйка могла достать столь замысловатый яд?
— Да, это вопрос.
— А тогда у нас остаются только Катерина Штерн и Андрей Федотов. Скорее всего, именно они и есть преступники.
— Оба?
— Ну да. Преступный сговор, как это у вас, юристов, называется. Взаимовыгодный. Леонида они устраняют, а Зина — домохозяйка, и помешать нашей парочке не может. Это, так сказать, выгоды в личной жизни. А в деловом плане они объединяются и совместно выдавливают Петра Жилина. Так что по всему выходит, они и есть…
— Простите, что перебиваю, друг мой. Вроде как все у вас ладно и складно, да вот вопросики возникают. Первый: если нашим любовникам ничто и никто больше не мешает, почему они до сих пор встречаются тайком, да еще и шифруются так, что довольно опытного опера сумели обмануть? Второй: если Андрей Игоревич хочет выдавить друга Петю из фирмы, зачем ему Катина помощь, которой, напомню, еще полгода ждать? Он уверен, что Петр Жилин в безвыходной ситуации и всего через неделю будет вынужден отдать свою долю в счет погашения долга.
— Тут мне нечего сказать. Но в любом случае преступник либо кто-то один из них, либо они оба. Других кандидатов просто не осталось.
— Не ос-та-лось, — по слогам проговорил Иван Макарович. — Не осталось, говорите? Мы все время забываем об одном участнике событий.
— Вы про Аркадия? Но он же явно ни при чем.
— Вроде бы так. Но… Вы не подумайте, никакого предубеждения нет и в помине, мне только не нравится, что он все время выскакивает, как чертик из табакерки. И препарат он придумал, и смерть засвидетельствовал, и яд определил. А тут выясняется, что он еще и посредником между Леонидом и Петром выступил.
— Совпадения, не более того. Что странного, если человек помог друзьям, предложил решение к обоюдной выгоде обоих.
— Ничего странного, напротив, очень здорово, только… В случайные совпадения я не верю, особенно при расследовании серьезного преступления, очень не люблю нестыковок, неясностей и различных несовпадений, каждое из которых, подчеркиваю, каж-до-е, должно получить ясное и логичное объяснение.