В агентство я прибыл задолго до трех, совершенно продрогшим, так что с особым удовольствием вошел в теплый кабинет профессора, угнездился в уютном кресле и с наслаждением приник к чашечке горячего кофе, приготовленного заботливым секретарем Анечкой. Правда, вполне может статься, что придется снова выходить в эту хмарь, тем более о сути дела ничего толком пока не известно, но не всякое же дело начинается с немедленной беготни. Да и в самом худшем случае пара часов, а то и поболе, у меня точно есть. Дамочка наверняка опоздает, пока проблему изложит, пока профессор ее расспросит, все выяснит…
Однако клиентка не только не опоздала, но даже минут на десять раньше назначенного времени заявилась, что показалось мне достойным удивления, особенно учитывая, что речь шла об относительно молодой женщине тридцати трех лет от роду. Мы с Иваном Макаровичем едва успели принять по чашечке кофейку да перекинуться парой слов, как секретарь доложила, что посетительница ждет в приемной. Хотя она и пришла раньше назначенного времени, мой друг не стал разыгрывать из себя человека, занятого решением глобальных проблем, и принял ее без проволочек.
Из предварительного опроса, который секретарша обычно делает при записи нового клиента, я знал, что даму зовут Эльзой Францевной Штерн, что она довольно молода, происходит из советских немцев, имеет двойное гражданство и последнее время постоянно проживает в Германии. А я, как писатель, имею привычку перед встречей с новым человеком попытаться представить его. Так вот в данном случае не угадал. Воображение услужливо нарисовало мне пышнотелую белокурую немочку с плакатов Октоберферста, но вошедшая дама совершенно не походила на плакатный образ.
Высокая, худощавая шатенка. Не красавица, но и не урод, а как бы сказать… Никакая. Взгляд в толпе за такую не зацепится. Широкий мужской шаг, на лице ни грамма косметики. Прическа короткая, джинсы, свободный свитер, сапоги на низком каблуке, тоже, скорее, мужского кроя, да и размер ноги чуть ли не за сорок. Со спины ее вполне можно было бы принять за парня. Правда, вскоре я понял, что при желании дамочка могла бы выглядеть довольно привлекательно, только, похоже, желания такого у нее не возникало. Да еще и суровое выражение лица портило впечатление: глубокая складка между бровей, решительно сжатые в ниточку губы.
Войдя, посетительница остановилась в дверях и внимательно исследовала нас с профессором особым, по меткому определению интеллигентного слесаря Гоши из народного кинобестселлера, оценивающим взглядом незамужней женщины. Некоторое время она размышляла, переводя взгляд с Ивана Макаровича на меня и обратно, видимо, решала, подходим ли под ее задачи, вписываемся ли в условия? Похоже, подходили не очень, ибо на суровом лице Эльзы Францевны отразилось сомнение. Я уж подумал, не судьба нам сегодня обзавестись клиенткой, когда мадам определилась и, вернув лицу прежнее сурово-деловое выражение, решительно двинулась вперед.
Промаршировав к столу, Эльза Францевна поздоровалась, представилась и уселась, не дожидаясь приглашения. Впрочем, оно, без сомнения, последовало бы, Иван Макарович человек вежливый, он просто не успел, да и несколько опешил. Не привык старик, чтобы его так бесцеремонно разглядывали. Посетительница между тем извлекла из кармана пачку сигарет, решительно отказалась от угощения и, затянувшись, приступила к делу, чем еще раз меня удивила.
Я уже привык (и по рассказам профессора, и по личному опыту), что потенциальные клиенты долго раскачиваются. Особенно это касается женщин, хотя и мужчины порой при первом общении с частным детективом теряются или, говоря точнее, стесняются. Некоторые возражают против присутствия третьего лица, поскольку не так уж просто раскрывать душу, вплоть до самых потаенных уголков, перед посторонним человеком, тем более делать это не тет-а-тет, интимно, а как бы публично. Обычно Ивану Макаровичу приходилось клиента подталкивать, уговаривать, чуть ли не клещами слова вытягивать. Эльца Францевна оказалась редким исключением и, надо признать, изрядно шокировала не только меня, но и видавшего виды профессора.
В частности, она никак не отреагировала на мое присутствие, в том смысле, что своего отношения не обозначила. Иван Макарович представил меня в качестве своего помощника, Эльза Францевна кивнула, обернувшись, и более внимания на меня не обращала, пока этого не требовалось по ходу беседы. То есть приняла ситуацию как данность: раз сидит человек в кабинете, значит, так надо, и говорить больше не о чем.
— Уважаемый Иван Макарович, дело у меня не совсем обычное, чрезвычайно важное и крайне срочное.
— Да ко мне отчего-то с неспешными и неважными делами не приходят, — пробормотал профессор, видимо, тоже сбитый с толку обликом и манерой поведения посетительницы.
— Понимаю, но в любом информационном массиве, даже при кажущейся одинаковости составляющих его элементов, всегда можно расставить рейтинги и приоритеты. Так вот, прошу отнестись к моему делу как к имеющему наивысший приоритет. Я готова даже приплатить за срочность.
— Давайте-ка, уважаемая Эльза Францевна, не будем торопиться. Вы сначала мне все расскажете, а затем мы обсудим финансовую сторону.
— Извольте. Кстати, можете обращаться ко мне просто по имени. Мне так привычнее, в Германии отчеств нет, отвыкла за восемь лет, да и моложе я вас почти вдвое.
Иван Макарович издал горлом неясный звук, который при желании можно было принять за знак согласия. Но я-то ясно видел, что его несколько покоробило указание на почтенный возраст. Да, конечно, профессор прекрасно понимал, что он далеко уже не юноша и даже иной раз кокетливо называл себя стариком, но когда тебе молодая женщина этим в нос тычет, совсем другое дело, кому понравится? И зачем же так прямолинейно? Похоже, дамочка с тактом не в ладах, лепит, что думает. Эльза между тем, ничуть не смущаясь, пояснила:
— Я решила обратиться именно к вам, потому что одна моя приятельница отзывалась о вас в высшей степени уважительно, но, честно признаюсь, не думала, что вы такой старый. Ваш коллега моложе, но тоже мне в отцы годится, я даже подумывала сразу же уйти, однако вспомнила, что мозг ученого меньше подвергается возрастной атрофии, нежели мозг обывателя, особенно, если постоянно тренируется. К тому же моя проблема требует, в первую очередь, умения мыслить. Поэтому я решила остаться.
Вот тут у Ивана Макаровича от удивления челюсть отвисла, и он вошел в полный ступор. Я наверняка мало чем от него отличался. Это за кого же она меня принимает? В молодости я был хорошим мальчиком, позже, правда, испортился, но уж в семнадцать никак не мог стать отцом, не так воспитан.
— Как же мне лестна ваша оценка. — Немного придя в себя, профессор попытался подпустить сарказма, сохранять невозмутимость ему удавалось все труднее.
— Констатация факта не есть комплимент, — немедленно отреагировала Эльза Францевна и приступила к изложению своей проблемы, не испытывая, похоже, ни малейшего смущения.
— Последние восемь лет я живу в Германии, в России бываю редко, последний раз прилетала два года назад. В этот раз я прибыла третьего дня, то есть 19 октября, по приглашению сводного брата, у него и остановилась. Он сам предложил, нам требовалось кое-что обсудить. Но позавчера, то есть 20-го, мой брат, Леонид Федотович Штерн, был убит. Прямо во время празднования собственного дня рождения.