— Как видите, мистер Уинслоу, отправиться в двухтысячный год невозможно.

Я беспечно пожал плечами, давая понять, что столь незначительная помеха нас не остановит.

— Боюсь, что тогда нам придется побеждать марсиан самим, капитан, — сказал я с улыбкой.

XXXII

Чарльзу Уинслоу хотелось бы, чтобы время было подобно реке, чьи берега украшал бы один и тот же неизменный пейзаж с великолепными, словно высеченными резцом скульптора горами, с озерами, поблескивающими в ласковых лучах заходящего солнца, с чувственно круглящимися холмами или чем-нибудь еще. Из чего состоял этот пейзаж, было не важно, во всяком случае, не так важно, как его неизменность, ибо он должен был присутствовать не только тогда, когда ты останавливался у берега, чтобы полюбоваться им, но и когда ты решал плыть на своей лодочке дальше, вверх по течению или, отложив весла, в противоположном направлении. Куда бы ты ни отправлялся, пейзаж должен оставаться на месте, неподвижный и безмятежный, словно узор, намертво пришитый к берегу реки. Но, как оказалось, время вовсе не было похоже на реку. И если, уезжая, ты полагал, что все останется таким же, когда ты вернешься, то ты ошибался. Благодаря «Путешествиям во времени Мюррея» он побывал в 2000 году, стал свидетелем безжалостной войны будущего, в которой люди сражались со злобными автоматами за господство на планете, а потом возвратился в свое время, в эпоху, когда автоматы считались всего лишь игрушками и их использование еще не вошло в моду. Это настоящее несло в себе, словно скрытую болезнь, зародыш будущего. Но то, что произошло два года спустя, столь существенно изменило настоящее, что оно уже никак не могло привести к тому будущему, которое Чарльз считал неизменным. Мир, в котором он жил, выбрал другую дорогу, он уже не направлялся в тот 2000 год, который продемонстрировал им Мюррей. Чарльз не знал, куда он направлялся, но, разумеется, не туда, сказал он себе, поднялся с матраса и, дрожа от холода, заковылял к выходу из своей камеры. В это утро ему опять не удалось избавиться от преследовавшего его кошмара, в котором, похоже, он обречен теперь жить. И, словно для того, чтобы лишний раз проверить это, его пальцы коснулись железного ошейника.

Еще не рассвело, но на горизонте темнота начала отступать, и слабый, чуть красноватый свет медленно распространялся по равнине, где высилась гигантская железная конструкция, которую они возводили для марсиан. Все теперь уже знали, что захватчики прилетели не с Марса, но, поскольку было неизвестно, откуда они прибыли, большинство продолжало называть их марсианами, вкладывая в это слово, как им казалось, презрительный оттенок. Чарльз уставился на башню со всей своей жалкой ненавистью, на какую только было способно его изможденное тело. Усталость так прочно угнездилась в его костях, что стала частью его самого. Говорили, что строящаяся пирамида — это машина для изменения состава воздуха на Земле, чтобы сделать его не столь вредным для захватчиков, каким он был до сих пор. Воздух был одним из многочисленных пунктов среди переделок, которым марсиане подвергли планету, готовя ее к долгожданному прибытию Императора. Он прибудет вместе со всеми своими подданными на гигантских межпланетных кораблях, в трюмах которых будет аккуратно перевезен весь их мир. Горстка захватчиков, без труда завоевавшая Землю, была, оказывается, всего лишь небольшим авангардом.

В глубине, рядом с руинами того, что два года назад было самым большим городом на свете, располагался лагерь марсиан — странное нагромождение хижин в виде серебристых луковиц, в нем поселился немногочисленный отряд при трудовом лагере, узником которого он был. Чарльз не знал, где находится резиденция инопланетянина, руководившего вторжением, но ему было известно, что подобные лагеря разбросаны по всей Англии и по всему миру. Превратив Лондон в груды развалин, захватчики сделали то же самое с остальными британскими городами, в то время как их сородичи орудовали в Европе и на других континентах, не встречая на своем пути сопротивления, если не считать жалких попыток, предпринятых армией могущественной Британской империи. В результате пали Париж, Барселона, Рим, Афины… Теперь вся планета была покорена, миллионы землян погибли в великой войне, а те немногие, кто, как Чарльз, имел сомнительное счастье выжить, были превращены в рабов, в бесплатную рабочую силу, которую можно загонять до смерти, чему он не раз и не два был свидетелем. А в общем, он жил в том самом будущем, которое описал в своем романе Уэллс.

Но как все это могло произойти? — снова задавал он себе вопрос. Такого не могло, не должно было случиться в действительности, твердил он про себя, чувствуя, как в душе вновь поднимается волна бессилия и недоверия. Он побывал в будущем, которое очевидно уже не наступит. Но было во всем этом что-то странное, неправильное. Правда, кроме него, никто так не считал, даже капитан Шеклтон, который находился в том же лагере, что и Чарльз, навещавший капитана в его камере всякий раз, как только выдавалась такая возможность, как будто тот мог ответить на все его вопросы. В большинстве случаев Шеклтон лишь пожимал плечами или с жалостью смотрел на него, когда он заводил разговор на эту тему и настаивал, что такого не могло произойти. Так ведь уже два года как происходит, черт побери! — мрачно восклицал капитан, когда от назойливых вопросов Чарльза у него лопалось терпение. На этом обычно разговор заканчивался.

Чарльз тряхнул головой, стараясь отогнать назойливые мысли. Глупо снова и снова корить себя за то, что он живет неправильной жизнью, особенно сегодня, когда ему нельзя терять ни минуты из своего скудного времени. Как только рассветет, марсиане станут выгонять их из камер на работу — строительство очистительной машины. В его распоряжении оставался всего час, а потому Чарльз поспешил к маленькому столику в углу камеры, сел и вынул почтовую бумагу и ручку, за которые отдал пять своих наименее пораженных кариесом зубов. Он не знал, для чего они понадобились Эштону, заключенному, который мог достать все что угодно, но ему самому эти зубы скоро станут без надобности. Он попросил раздобыть ему письменные принадлежности, чтобы начать писать то, что пока еще не знал, как назвать. Наверное, это можно считать дневником, хотя в его намерения входило описывать не столько день за днем — для этого хватило бы пары строк, — сколько события, которые привели их к такому состоянию. Впрочем, так или иначе, одно было ясно: он должен успеть написать то, что хочет, до смерти, а она уже на пороге. И, словно в подтверждение этого, на Чарльза напал очередной приступ кашля, не отпускавшего его в последние недели. Когда приступ прошел, оставив о себе память в виде раздраженного горла и болезненного ощущения в легких, Чарльз безуспешно попытался ослабить проклятый ошейник тем же рефлекторным движением, каким он в иные, теперь уже далекие, времена ослаблял узел галстука. Затем сосредоточился, стараясь привести в порядок мысли, и через пару минут начал писать:

ДНЕВНИК ЧАРЛЬЗА УИНСЛОУ

12 февраля 1900 г.

Меня зовут Чарльз Леонард Уинслоу, мне 29 лет, и я являюсь заключенным трудового лагеря марсиан в Луишеме. Но не стану терять драгоценного времени, рассказывая о себе. Достаточно будет сказать, что до нашествия у меня было все: положение в обществе, очаровательная жена и прекрасное сочетание цинизма и железного здоровья, необходимого, чтобы в полной мере наслаждаться удовольствиями, которые дарил мне каждый день. Теперь же я потерял все, как физически, так и духовно, в том числе и веру в себя. Ничего у меня не осталось, кроме уверенности, что не пройдет и недели, как я умру. Для того я и завел этот дневник — чтобы все, что я знаю о захватчиках, не исчезло вместе со мною. Потому что я знаю о них кое-что такое, что не каждому известно, и хотя там, куда я скоро отправлюсь, эти знания не понадобятся, возможно, они окажутся полезными другим. Между тем я отдаю себе отчет в том, что скорее всего ни один человек никогда не прочтет этих строк. Мне достаточно посмотреть вокруг, чтобы это понять. Но, хотя голос разума велит думать именно так, что-то в моей душе, какая-то крупица совсем хрупкой надежды заставляет поверить, что рано или поздно мы победим марсиан. И если такое случится, то, возможно, сведения, которые я собираюсь здесь изложить, тоже послужат победе. Если же я ошибаюсь, если моя интуиция на деле окажется лишь глупой мечтой несчастного безумца и человеческий род будет в конце концов полностью истреблен, то тогда, быть может, мой дневник станет единственным свидетельством, напоминающим, что Земля не всегда принадлежала марсианам или кто они там такие. Нет, на протяжении необъятного океана столетий Земля была обителью Человека, который возомнил себя хозяином и владыкой Вселенной.