И тут гигантский силуэт, который не мог принадлежать никому, кроме полукровки, появился на палубе, прекратив это обоюдное изучение. Петерс ловко спустился по снежному склону и, ссутулившись от холода, направился к клетке с собаками, которую он ежедневно на несколько часов закрывал парусиной, чтобы сбитые с толку отсутствием полной ночной темноты животные могли спокойно поспать. И Карсон, и Рейнольдс молча наблюдали за метисом, довольные, что его появление предоставило им передышку, особенно Рейнольдс, отчаянно нуждавшийся в том, чтобы привести в порядок свои впечатления. Но, как выяснилось, времени для этого ему было отпущено немного, потому что, как только Петерс снял плотную парусину, собаки тут же вскочили и принялись нюхать воздух, явно проявляя признаки беспокойства. Вдруг, словно повинуясь команде хореографа, они повернули головы в сторону палубы и почти сразу же зашлись в неистовом лае, сгрудившись за прутьями клетки и пытаясь открыть дверцу. Петерс пытался их успокоить, но животные будто взбесились. Рейнольдс покосился на Карсона и встретил его невозмутимый взгляд.
— Собаки чем-то встревожены… — пробормотал Рейнольдс.
Карсон в ответ лишь пожал плечами. Однако Рейнольдсу показалось, что в его маленьких глазках блеснул злобный огонек. Нелепое подозрение вдруг обрушилось на него как удар молнии. Он почувствовал, как холодный пот стекает по его телу, закутанному во множество одежек. Проглотив слюну, он откашлялся и со спокойствием самоубийцы, который за несколько часов до того как покончить с собой уже считает себя мертвецом, снова обратился к матросу:
— Когда сменитесь, загляните ко мне в каюту, Карсон. Хочу угостить вас бренди. Думаю, вы этого заслужили.
— Благодарю вас, сэр, — отозвался матрос и буквально пронзил его взглядом, — только я не пью.
И этот буравящий взгляд, и зловещий тон испугали Рейнольдса. Хотя, возможно, голос показался ему таким из-за сильного ирландского акцента Карсона, сказал он себе, стараясь успокоиться.
— Подумайте, — выдавил он из себя, чувствуя стеснение в груди. — Таким бренди, каким я собираюсь вас угостить, не следует пренебрегать.
Некоторое время Карсон молчал, видимо размышляя над приглашением Рейнольдса.
— Хорошо, сэр, — наконец ответил матрос, все так же не спуская с Рейнольдса напряженного взгляда. — Я зайду к вам, когда закончится моя вахта.
— Прекрасно, Карсон! — воскликнул Рейнольдс со всей пылкостью, на какую только был способен. — Жду вас.
Он непринужденно повернулся и направился к ближайшему люку, не в силах избавиться от ощущения, что ему в затылок смотрят глаза мертвого матроса. Жребий брошен, с содроганием подумал он. Он принял решение почти бездумно и теперь не мог дать задний ход. Надо было продолжать игру до самого конца. Правда, ему понадобится помощь, а на борту «Аннавана» лишь один человек мог ему помочь. Он зашагал в сторону своей каюты, изображая беззаботную походку, а за его спиной все так же надрывались собаки.
Аллан был погружен в сочинение новой поэмы, когда Рейнольдс вошел в его крошечную каюту. У начальника экспедиции было озабоченное лицо, он тяжело дышал, но, несмотря на это, юноша лишь бросил на него рассеянный взгляд и вновь сосредоточился на своей поэзии, как будто вдохновение было горстью песка, который мог утечь сквозь пальцы, стоило чуточку их разжать. И хотя в распоряжении Рейнольдса оставалось не так уж много времени, он прикусил язык, чтобы не помешать юноше. Аллан рассказывал ему, как несколько лет назад после одной из многочисленных ссор с опекуном он уехал в Бостон, чтобы испытать судьбу, и там ему удалось опубликовать свой первый поэтический сборник, который, к сожалению, почти не был раскуплен, а потому не позволил юному поэту выбраться из нищеты. Очутившись без гроша в кармане, он в отчаянии пошел служить в армию простым солдатом и даже дослужился до сержанта-майора, прежде чем покинуть ряды армии, условия службы в которой мало способствовали дальнейшему развитию его призвания как поэта. К стыду своему, ему не оставалось ничего другого, как вернуться в дом опекуна. А вскоре возникла идея поступления в Вест-Пойнт, так что Рейнольдс представлял себе, насколько важно для Аллана было суметь зарабатывать себе на жизнь своим пером. Поэтому он уселся на койку и стал ждать, когда юноша кончит, постепенно успокаиваясь и приводя в порядок мысли. Он попытался также разобраться с чувствами, а то в смятении ему начало казаться, что он слышит глазами, а видит ртом. Но отрешенное состояние, в котором находился Аллан, в конце концов подействовало на него гипнотически. Юноша низко склонился над своим столом, так что его волосы, которые он по студенческой привычке все еще зачесывал назад, ниспадали ему на глаза темным водопадом. И если его бледность, грустное выражение лица и элегантная худоба в целом неизменно вызывали у Рейнольдса чувство нежности, то теперь артиллерист казался ему еще более хрупким существом, поскольку его тело было охвачено едва заметной дрожью, а внутри тела все бурлило, словно в перегонном кубе. Не он был поэтом в этой каюте, но невольное сравнение пришлось Рейнольдсу по вкусу, потому что Аллан занимался не чем иным, как освобождался на бумаге от того темного, что обволакивало его душу.
Рейнольдс кивнул сам себе в подтверждение своих мыслей. Он правильно поступил, придя сюда, подумал он, продолжая разглядывать артиллериста. Только такой ум, как у Аллана, сможет понять то, что он собирается ему рассказать; только такая далекая от всего суетного, земного душа способна помочь ему в предприятии, которое он намерен предложить, и, что самое главное, только человек, отравленный ядом художественного творчества, согласится смиренно отступить на задний план, когда придет пора делить земную славу, которой они будут увенчаны, ибо, как подозревал Рейнольдс, Аллана интересовала только та слава, какую могли принести его писания. Теперь оставалось лишь изложить дело так, чтобы артиллерист не решил, что он совсем потерял рассудок. Закончив писать, Аллан взглянул на Рейнольдса поблескивающими, как угольки в костре, глазами, но тот все еще не придумал, с чего начать.
— Мне пришла в голову одна поразительная идея насчет марсианина, Аллан, — наконец заговорил он, — настолько поразительная, что, поделись я ею, никто на нашем судне не воспринял бы ее всерьез.
— Но вам нужно, чтобы кто-нибудь воспринял ее именно так, — улыбнулся Аллан, собирая письменные принадлежности с аккуратностью судебного медика, складывающего свои инструменты.
— Совершенно верно. И я думаю, только вы способны на это. Поэтому хочу поделиться ею с вами и надеюсь, вы поможете мне разобраться в этом безумии, Аллан, ибо в противном случае, боюсь, все мы погибнем раньше, чем думаем.
Аллан с довольным видом закивал головой и театральным жестом вскинул свои худые руки арфиста.
— Мы видели, как марсианин спускался с неба в летающей машине, Рейнольдс. Что после этого может отказаться воспринять мой жалкий разум?
— Хотелось бы, чтобы вы оказались правы, мой дорогой друг, потому что, похоже, я понял, каким способом монстр проник на судно. — Он дождался, пока его слова разлетятся в воздухе, как пылинки, и медленно осядут в душу Аллана, прежде чем продолжить. — И вот что самое главное: я открыл, что он до сих пор его не покинул. Полагаю, что существо, убившее доктора Уокера, до сих пор находится среди нас.