Максим стоял у плиты, из кухни доносился приятный звон кастрюль и разнообразные запахи. Нежданный солнечный луч скользил по стенам ресторана “Красавицы”, в самом теплом местечке устроился спать Зигмунд. Здесь царили тишина и спокойствие. Но во внешнем мире волнение нарастало с новой силой.
– Бартельми только что звонил. Саша влип по уши.
Ингрид не терпелось узнать продолжение. Кое-что она уже слышала. Про арест Антонии. Ее признание. Про допрос Ришара Грасьена группой Дюгена.
Лола рассказала, что произошло с женой адвоката.
– Пока не было Марса, за старшего оставался Саша, в это время все и случилось. Ему придется отвечать. Я пыталась дозвониться Марсу, чтобы узнать подробности. Он уже два дня недоступен.
– Понятное дело, Лола. На него сейчас насели и начальство, и журналисты.
– Может быть. Но его люди тоже безуспешно пытаются его найти.
– Я думаю, мы должны помочь Саша, – сказала Ингрид.
– Согласна, но как?
– Ты всегда повторяешь, что досье нужно читать и перечитывать. Потому что бывает так, что какой-нибудь кусочек забывается.
– Деталь, ты хочешь сказать?
– Ну, да, как скажешь.
Подруги допили кофе, разбудили Зигмунда и отправились на улицу Эшикье. Лола достала папки со старыми делами и тетрадь, куда она записывала результаты их совместных расследований. Она сложила их на кухонном столе.
– Вот несколько кило деталей, Ингрид. Давай и ты, и я перечитаем их все по порядку. Поскольку характеры у нас с тобой разные, возможно, это чтение даст свои плоды.
– Даст плоди. Не пойму, нравится мне это выражение или нет.
– Так говорят, когда ждут урожая.
– Что ж, значит, будем собирать урожай!
– Да. Я, если ты не против, буду комбайном, а ты, если не возражаешь, молотилкой.
– Молотилка – это тот, кто кого-то молотит?
– Скорее тот, кто не даст себя в обиду.
– А что значит “вздор молоть”?
– Значит болтать чепуху, трепаться попусту Но к нам это не относится, ни в коем случае.
– Французский язык слишком сложный.
– Да нет.
– Нет, да.
– Да нет.
– Нет, да.
Глубокий вздох, и подруги погрузились в чтение.
После нескольких часов сосредоточенной работы экс-комиссар признала, что не нашла ничего интересного. Урожай комбайна и молотилки оказался до слез скудным.
– Я хочу есть, – объявила Лола. – Пойдем в “Красавиц”, подкрепимся. Правда не любит пустые желудки. Особенно мой.
Они вновь сели за любимый столик, а Зигмунд улегся на солнышке. Лола заказала свиное филе “миньон” с лисичками. Ингрид нехотя жевала бутерброд с ветчиной.
– Как можно свиное филе называть “миньон”? – спросила Ингрид.
– Понятия не имею.
– Ты же видишь, как все сложно.
– Ничего не сложно. Отстань.
После кофе и рюмки коньяку Лоле позвонил Жан Тексье, который, как обычно, хотел узнать новости. Она рассказала ему о бедствиях, обрушившихся на уголовный розыск.
– Темное дело с этим убийством в камере.
– Не то слово, Жан.
– Чтобы сделать такое, нужны особые возможности. Связи.
– Дюген сразу подумал, что Грасьен прикончил жену за то, что она проговорилась, но это не вписывается в сценарий. Подвалы этого ублюдка завалены трупами, но на роль Синей Бороды он не годится. Он сделал Антонию своим орудием, но она была ему дорога. А его шофер чуть не убил Саша, потому что считал его виновным в смерти Антонии.
Она знала, что чувствует Тексье. Годами гоняешься за правдой, а когда она вдруг открывается, становится страшно от этой внезапности, хочется, чтобы прошло еще немного времени. Чтобы рассудок не затопили потоки грязи…
– Я бы хотел, чтобы ее судили. Я бы хотел… понять.
– Я тоже, Жан. Но Антония Грасьен унесла свои тайны в могилу.
– Она была красивая. Я видел фотографии в прессе. Думаю, ей легко удалось завлечь Туссена в ловушку… Как вы думаете?
– Туссен был осторожен. Но это правда. Антония была красавицей. Она немного похожа на Нейду Ренту. Туссен любил Исиду. Наверное, поэтому и утратил бдительность.
– Нет, нет, вы ошибаетесь.
– В каком смысле?
– Туссен никогда не был влюблен в Исиду.
– А я думала, они с другом были соперниками.
– Он никогда бы не рискнул дружбой с Норбером ради девушки. Я в этом уверен.
– Ладно, допустим.
Лола как можно подробнее отвечала на вопросы Тексье. Она разделяла его горе. Конечно, Грасьена еще ждал суд. Но, по словам Саша, он совершенно раздавлен, так как потерял подряд двух самых близких людей, единственных, которых любил. Неужели убить Туссена было для него как комара прихлопнуть? Возможно, и нет.
Лола пообещала перезвонить и заказала еще коньяку, не обращая внимания на неодобрительный взгляд подруги. В ее ушах звучал разговор с Тексье. Ингрид сказала бы, что какой-то кусочекплавал почти у самой поверхности сознания. Бесформенный, без цвета и запаха. Но реальный, странный кусок эктоплазмы, прозрачный, словно медуза.
Лола вдруг выпрямилась на стуле и схватила Ингрид за руку.
– What the fuck,Лола! Ты меня напугала. Тебе что, плохо?
– Я в отличной форме. Подожди, сейчас найду кое-что.
Лола порылась в карманах дождевика и достала оттуда свой драгоценный блокнот. Потом энергично потыкала пальцем в одну из записей.
– Показания Аделины, – сказала Ингрид.
Лола встала и воспроизвела свой разговор в винном погребке.
Однажды я застала Туссена, когда он говорил по телефону с какой-то женщиной. Он умолял ее о встрече. Я закатила ему сцену. Туссен сказал, что хочет с ней встретиться с самыми честными намерениями, чтобы поговорить о погибшем друге. В детстве они оба были влюблены в одну девушку. Она выбрала Норбера.
– Эта птичка нам наврала, Ингрид. Я только что узнала об этом от Жана Тексье.
– All right, – ответила Ингрид, тоже вставая. – Устроим разборки в “Виноградниках Оберкампфа”.
На вкус Лолы, винный магазин принимал слишком много клиентов. Рекламные проспекты приглашали на дегустацию “Открой для себя вино Люберона”. И очарование провансальской земли привлекало говорливую толпу. Было не слышно даже собственного голоса. С бутылкой в руке и коммерческой улыбкой на устах к ним подошел хозяин погребка и спросил, не могли бы они показать ему приглашение на дегустацию.