— Карина Глебовна, — послышался тревожный голос Анны, придыхания в трубке дополнительно дали понять, что взволнована она не на шутку, — ко мне в общежитие приходил Юлиан Швец…

Пауза. Дыхание. Карина решила эмоциям не поддаваться. Рассудок ей подсказывал: как у Анны был повод убить Ушаковых, так и у Лопаткина был. У Швеца тем более.

— И что? — спросила она почти равнодушно.

— Он… он… хотел изнасиловать меня…

— А у него есть чем насиловать?

— Это было ужасно и совсем не смешно. Он набросился на меня, а потом… сам отстал… Не понимаю!

— Я сейчас приеду.

Карина положила телефон в карман пальто, поднялась и покосилась на жалкую фигуру Лопаткина, который, почувствовав ее взгляд на себе, робко поднял голову.

— Уходишь? — он едва не заплакал. — Карина, дай денег. Скоро зарплата…

— Сколько? — рявкнула она.

— Стольник. Если есть, два.

— Держи, — протянула деньги. — Пить будешь?

— Не знаю. Наверное.

— Что вы за люди, Коля, — внезапно перешла на беззлобный тон Карина. — Создаете трудности, потом боретесь с ними. Это форма умопомешательства. Оглянись вокруг, Коля, сколько интересного в жизни. Ты же многое умеешь, а уцепился за истлевший театр. Там уже ничего нет, за что можно держаться. Когда-то мы плевали на деньги, но хоть занимались творчеством. А что сейчас? Ты создаешь антураж бездарному негодяю Юлику. Коля, разве это достойно?

— Что ты хочешь? — поднял он безразличные глаза на Карину.

— Ничего, — махнула она рукой. — Хотеть должен ты, Коля. Пока.

Анна рассказывала сбивчиво, в основном опираясь на свои впечатления.

— Так чего он хотел? — пыталась выяснить Карина.

— Не знаю. Он не сказал. Меня как парализовало, я его боюсь.

— Хорошо, начнем от печки. Принес деньги на гроб, бутылочку аперитива… Кстати, Юлик на грани, запьет скоро. Алкоголикам ни грамма нельзя в рот брать, а он выпил. Дальше. Полез к тебе, потом ушел, пообещав роль… Ну, конечно покупает. Твое молчание покупает.

— Чтобы я не сказала… — догадалась Анна.

— …что видела его у стола, — закончила Карина. — Знаешь, это все-таки он. Он подсыпал яд Ушаковым. Но Овчаренко почему подсунул… не могу понять.

— Что же мне делать?

— Держаться от него подальше. Слушай, возьми больничный.

— Со вторника репетиции…

— Нет, вы идиоты! — вспылила Карина. — Если Юлик решился на убийство, а ты стала свидетельницей… это очень серьезно. Знаешь, что я думаю по поводу его визита? Он еще и проверял тебя.

— В каком смысле?

— Что ты есть, — выделяя каждое слово, сказала Карина. — Он следил за твоими реакциями, как ты реагируешь на деньги, на его расположение, на его страсть, пойдешь ли с ним на связь…

— Фу! — поморщилась Аннушка.

— Как закоренелый мерзавец, Юлик считает, если дать тебе все, ты заткнешься. Но ты не намекнула ему: я на все согласна, только облагодетельствуйте меня. Твоя позиция представляет опасность для тебя же. А ты о роли думаешь, дура.

— Но я же не больна… кто выпишет мне больничный?

— Я позвоню знакомой, она сделает.

— Вы же знаете, Карина Глебовна, что Эра Лукьяновна не признает больничные из других поликлиник. У нее действительны только те, которые выданы в поликлинике, к которой прикреплены актеры.

— Да пошли ее подальше! Не имеет права… О, я совсем забыла. Это же Мессалина, она установила свои права. Все же бери больничный. Аня, театров много, жизнь одна.

— Хорошо, — понуро сдалась девушка.

5

Готовился романтический ужин. Яна разогрела курицу, которую дала мама, сделала гарнир — запеченный картофель с сыром. Степа старательно резал салат. Бутылка «Мерло» стояла на столе между двух свечей. Подсвечников нет, перевернули две чашки, на них установили свечи. Сели за стол, Степа налил в бокалы вина… и тут раздался звонок мобильника.

— Степочка, это Волгина.

— Слышу, — ответил он. Яна накладывала ему на тарелку картофель и салат, Степа жестом показал: хватит, куда столько! — Что случилось?

— Именно случилось, — сказала Волгина. — У нас труп.

— Не ошиблись? — с тоской глядя на тарелку, спросил он. — Не как вчера?

— Ошибки быть не может, — почти пропела Оксана. У Степана сложилось впечатление, что трупы — самое большое счастье Волгиной. — Приезжай, здесь интересно.

Он отключил телефон, изобразив на лице: прости меня.

— Ты хоть поешь, — вздохнула Яна.

Романтический ужин превратился в молниеносное поглощение пищи, когда основной целью становится просто набить желудок. Яна только высказывалась:

— Что за работа такая? Ни поесть толком, ни пожениться. Я обречена ждать тебя у окна, как прекрасные дамы ждали рыцарей в Средние века. (Степа что-то сказал, разобрать было невозможно.) Знаю, я лучше всяких дам, которые жили в каком-то там веке. Иди к своим трупам, раз они тебе так нравятся. А по мне, это так противно…

Он хотел сказать, что трупы не могут нравиться нормальному человеку. Просто кто-то должен заниматься и этой работой. Не сказал — рот был набит.

Степан взбежал по лестнице на пятый этаж. Дверь в квартиру была открыта, на площадке толпились, по всей видимости, соседи. Он вошел в прихожую, затем в комнату. Петрович священнодействовал за столом, снимая отпечатки. Составлялся протокол, Оксана курила. Степа подошел к Волгиной, та сообщила, указав глазами на труп:

— Афанасий Егорович Виолин, пятидесяти восьми лет, одинокий, заслуженный артист. Больше суток лежит вот так.

Пожилой мужчина лежал на полу ничком, повернув голову в сторону. Одна его рука была вытянута вдоль тела, вторая — согнутая в локте — покоилась у лица.

— Одни заслуженные артисты в театре, — пробормотал Степа, рассматривая труп. — Значит, это четвертый по счету. Многовато. Кто его обнаружил?

— Соседка обратила внимание, что Виолин не вынул из почтового ящика газеты. А почту Афанасий Егорович забирал регулярно, так как ее воруют. Соседка живет на одной с ним площадке, вытащила газеты, позвонила ему. Он не открывал, а телевизор работал. Сначала она ничего подозрительного в этом не усмотрела, а потом, когда подходила к квартире еще несколько раз, ей странным показалось, что все время работает телевизор, причем очень громко. Вызвала милицию. А мне уж сообщили позже, актеры теперь мои клиенты.

— Улики есть?

— Понимаешь, Петрович предполагает, а ему я доверяю, что Виолин отравлен. Конечно, вскрытие покажет, но Петрович думает, что вон в той бутылке сильнодействующий яд.