Крячко молча вел машину в потоке, который еле двигался. Вечерело. Во второй половине дня ехать в сторону МКАДа – занятие муторное. Большая часть машин движется из города. Гуров тоже молчал, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза.
– Знаешь, Лев Иванович, – неожиданно сказал Крячко, – я вот подумал, а как легко в наше время пропасть. Как будто тебя и не было.
– Ты о чем? – не открывая глаз, спросил Гуров.
– О Рубиче.
– Я понял. А что тебя так взволновало?
– Ты посмотри, мы ведь с тобой практически не нашли людей, к которым он мог бы обратиться по прошествии десяти лет своего отсутствия дома. Как будто и не жил человек.
– Не понимаю, Стас, – проворчал Лев, открывая глаза и принимая вертикальное положение. – Чего ты хочешь? Мы каждый год, каждый месяц, каждый день, если уж на то пошло, приобретаем в процессе жизни новых знакомых, иногда людей, которые становятся тебе близкими, иногда даже друзей. А он, судя по всему, на десять лет был вычеркнут из жизни в своем городе, в своей стране. Это нам с тобой уже много лет, и мы успели обзавестись таким широким кругом знакомых, что… А ему на момент исчезновения не было даже тридцати.
– Я не об этом, – с некоторой горечью в голосе ответил Крячко. – Сунулись мы к одноклассникам, к учителям. И что? Да, был такой, только… Ах, как время бежит! А мы, оказывается, ничего о нем и не знаем. А где он сейчас? А что с ним? Такое ощущение, что, не приди мы с тобой к ним, о нем бы навсегда забыли.
– Надеюсь, его невеста не забыла.
– Невеста! – Крячко погрозил кулаком кому-то из водителей, совершивших опасный маневр. – Невеста, это та, которая готовится стать женой. А если человек просто исчез, то сколько она должна его ждать? Где описаны сроки, даются советы на этот счет?
– Вот тут, – постучал Гуров себя по левой стороне груди. – Тут единственно верный советчик и учитель.
– Сердце краса-авиц, склонно к изме-ене и к перемене-е, – пропел Крячко.
– Даже если и так, я не стану осуждать.
Наконец сыщики миновали Новослободскую и свернули на улицу Яблочкова. Здесь движение было не таким интенсивным, и они без особого труда нашли старую одноподъездную девятиэтажку. Тенистый палисадник по обеим сторонам от дверей подъезда разбили, видимо, сами жильцы, слишком разномастными были клумбы, кустарники и деревца, высаженные тут. Желтые и алые тюльпаны весело гнездились на клумбах с левой стороны. От этого правая часть палисадника казалась бедной и невзрачной.
Крячко, не склонный к сантиментам, тут же подошел к двери и нажал кнопку домофона, представившись и напомнив о договоренности. Дверь открылась. Старомодный лифт, с деревянными дверками кабинки и железной наружной сетчатой дверью, отдавал эпохой пятидесятых. На шестом этаже их уже ждали приоткрытая входная дверь и молодая женщина в джинсах и футболке.
– Вы – Настя, да? – вежливо спросил Крячко. – Я – Станислав Васильевич, я звонил вам. А это – полковник Гуров. Лев Иванович.
– Да, я поняла. – Женщина кивнула и отступила в квартиру. – Проходите, пожалуйста.
Гуров прошел следом за Крячко в маленькую прихожую, откуда открывался вид на большую кухню с диваном и дверью в лоджию. Левая дверь вела в большую и, видимо, единственную комнату. Интерьер оказался вполне современным, хотя Гуров был почти уверен, что увидит остекленную стенку с книгами, полированный стол в центре комнаты и хрустальную вазу на кружевной салфетке.
Видение пропало, никаких интерьеров прошлого века. Окно со сложными гардинами сочных цветов, ламинат на полу, большой раскладной диван слева, стенка-горка с телевизором сбоку, напольная ваза у окна, кресло напротив телевизора. Пока Гуров осматривался, Крячко увивался возле хозяйки, старательно пытаясь расположить ее к себе. Она пригласила их побеседовать на кухне за чашечкой чая.
– Скажите, – перешел Гуров к делу, когда они расселись, обсудили погоду и попробовали по конфетке из открытой для них коробки «Ассорти». – Вы помните Алексея?
– Не поняла вас. Вы же мне и звонили, что хотите встретиться и поговорить о нем?
– Да, – улыбнулся Гуров. – Наверное, я просто не очень хорошо сформулировал свой вопрос. Вы хорошо помните Алексея, его характер, манеру поведения, его мышление?
– А-а! – Анастасия как-то поникла плечами и ткнулась носом в чашку с остатками чая. – Не знаю… Наверное, помню.
Мудрый Крячко, еще когда договаривался с Анастасией по телефону о встрече и излагал причину, сразу предложил ей побеседовать сначала наедине, без мужа, не все ему стоило слышать. И оказался прав. В его отсутствие она была более открыта и искренна.
– Вы знаете, – помедлив немного, продолжила Анастасия, – он был бережным в отношениях. Не знаю, как вам это объяснить. Не просто умел ухаживать или руку подавал при выходе из транспорта. Хотя и это было. Он как-то умел на шаг вперед смотреть. Понимал, как я отреагирую, как поведу себя. И в то же время он не был нежным. Меня это даже как-то немного задевало. Грубоват, что ли. И не потому, что уже завоевал меня и успокоился. Нет, он всегда был таким.
– И это вас в нем не отталкивало?
– Вы плохо знаете женщин, – вдруг сказала Анастасия. – Им нравятся сильные брутальные мужчины, они к этой силе тянутся. А в душе им все равно хочется ласки и нежности. Но ведь в одном человеке такое не сочетается, и женщины выбирают силу. Наверное, так заложено природой.
– А можно вам задать вопрос? – сказал Крячко. – А как бы повел себя Алексей в бытность ваших с ним отношений, если бы узнал, что вы… простите великодушно, если бы узнал, что вы ему изменили?
– Мне трудно ответить на этот вопрос, – покачала головой Анастасия.
– Простите, что задали вам такой вопрос, – развел руками Крячко, – но постарайтесь все же ответить.
– Я стараюсь, – вымученно улыбнулась женщина. – Только мне сложно отвечать, потому что такого между нам не было и быть не могло. Леша не был ревнивым, хотя если бы такое произошло с другой женщиной на моем месте, то… Не думаю, что он стал бы устраивать сцены. Вообще-то прощать он не особенно умел. Я помню пару случаев из его рассказов, когда его подводили или предавали друзья. Это еще из школьных лет. Так вот он их не простил.
– Это школьные годы, – вздохнул Гуров, – там все немного по-другому, чем во взрослой жизни. Значит, просто повернулся бы и ушел?
– Да, наверное, – кивнула женщина.
– Или все-таки мог ударить?
– Может, и мог. Я не проверяла.
– Ладно, – как можно теплее улыбнулся Гуров. – Давайте смоделируем ситуацию. Вот вы, или иная женщина, которую он любил в тот момент, предала его, изменила ему. Даже, допустим, с его же другом. Он стиснет зубы, повернется и уйдет? Или сквозь стиснутые зубы все же назовет ее и его нехорошими словами, а уже потом уйдет. Или все-таки ударит, пусть молча, а потом уйдет? Ну, что ближе к личности Алексея Рубича?