Однажды, кажется, из Кургана к ним приехал как раз такой вот самородок. Это был инвалид самой что ни на есть наивысшей группы инвалидности — у человека не было обеих рук. Зато ногами он делал практически все то же, что другие делают руками: держал ложку и вилку, брал сигарету, прикуривал от коробка и курил. Ногами он рисовал, причем именно рисовал, делал, представьте, неплохие моментальные шаржи, а не просто водил карандашом по бумаге. Жонглировал тремя шарами, расстегивал-застегивал одежду, ну и все в таком духе. Понятно, этот человек, кроме уважения, ничего не заслуживал. Настоящий мужик, которого не сломала трагедия, других непременно вогнавшая бы в беспросветную депрессию и беспробудное пьянство. Но в программу его не взяли исключительно из тех соображений, что зрителю неприятно смотреть на увечья, зрителю подавай здоровые тела. Чтобы смягчить отказ, курганцу сказали, что программа уже, к сожалению, составлена и новые номера не нужны, и порекомендовали обратиться в госконцерт. Так вот, тот человек из Кургана на месте Артема наверняка бы уже давно управился, а Артем все еще возился. Несколько раз ему пришлось прерываться, чтобы отдохнуть. А один раз показалось, что кто-то подходит к сараю. Но нет, слава богу, ошибся.
Есть! Рано или поздно он должен был добиться своего и добился. Истыканный копейным наконечником ремень порвался. Совсем немного времени ушло, чтобы размотать путы. А через минуту после того, как он освободил одну руку, он освободил и вторую.
«Фу-у» свободен! Настроение резко скакнуло вверх, будто стакан водки жахнул. Понятно, что это никакая не свобода, до свободы еще, как до Пекина с Шанхаями, но уже что-то… Уже пошло не по их сучьему сценарию!
Артем поднял с пола лечебную тряпку и, прижав ее к ране на плече, скользнул к двери. Сквозь просветы между бамбуковыми «бревнышками» можно было разглядеть, что происходит на улице. Артема интересовало, сколько вертухаев их охраняет, а то, может, и вообще не охраняют по случаю того, что никуда не денутся… Охраняли. Этим занимался до блевоты знакомый Артему персонаж — молодой разбойничек Ицумицу. Он сидел — спасибо дождю — не возле сарая, а напротив, в десяти шагах от тюряги, у дома, где его от дождя защищал скат крыши. Дверь сарая караульщику, конечно, видна лучше не придумаешь, но услышать он ничего не сможет, если только криком не кричать.
Артем еще раз использовал копейный наконечник — надрезал им тряпицу, а после оторвал от нее узкую полосу и перевязал кровоточащий большой палец ноги. Вновь надел тапки.
Не покидая пока своего наблюдательного пункта, воздушный гимнаст задумался над неожиданно вставшей перед ним проблемой — что делать с сокамерником? Согласно расхожей истине, враг моего врага — мой друг. Оно, конечно, так. Только в этой Японии неизвестно, где и какая мина зарыта. Освободишь человека из плена, а он разорется: «Держи! Хватай!», потому что ненависть к гайдзинам пересилит в нем все на свете, даже инстинкт самосохранения. «Может, пленник — подсадка?» — пришла в голову уж совсем отвязная мысль. Впрочем, Артем сразу уяснил, что в последнем не прав. Была б подсадка — во рту не торчал бы кляп. Иначе как, ежели что, он подаст сигнал об опасности?
С другой стороны, Артему не помешает союзник в таком опасном предприятии, как побег. К тому же неохота обратно в тупиковую Долину Дымов. А если этот гражданин и вправду из знатных и влиятельных, есть шанс вытребовать за спасение его персоны хар-рошую награду. Ну, а какая еще нужна награда, кроме ограждения от неприятностей, что раскиданы тут на каждом шагу, и кроме помощи в переправке в Китай с попутным кораблем? И глупо было бы этот шанс не использовать.
«Ладно, — решил Артем, — сперва поговорим, а там уж и определимся».
Убедившись, что Ицумицу смотрит не на дверь, а на свои грязные ногти, которые он укорачивал с помощью очень короткого и очень широкого ножа, Артем скользнул к сокамернику, развязал тесемки кляпа.
— Ты кто такой? — спросил он его, бросив кляп-хами в угол.
На это сокамерник расхохотался. Прямо-таки зашелся хохотом, слава богу, беззвучным. «Истерика, что ли? — подумал Артем. — Или он полоумный, потому его и посадили за решетку?»
— Ты опередил меня на один выдох. — Слава богу, сокамерник отсмеялся быстро. — Я хотел задать тебе в точности такой же вопрос. Согласись, что в моих устах он прозвучал бы уместнее.
Следовало говорить шепотом. Если охранник услышит какие-то звуки, похожие на голоса, он непременно заявится проверить. Потому что заключенные с кляпами во рту разговаривать не могут.
— Не согласен, — пробурчал Артем. — Это я тебя могу освободить… а могу и не освобождать. Могу опять заткнуть тебе рот этой бамбуковой дрянью.
— Хорошо, пусть будет по-твоему. Ты хочешь знать, кто я такой? Я назову себя. Хидейоши из рода Кумазава. Чиновник губернатора провинции Юи Хисамицу и кэнин [4] господина Юи Хисамицу. Теперь, мне кажется, я вправе узнать твое имя.
Назвался Ямамото — неси крест и дальше.
— Меня зовут Ямамото, — сказал Артем. — Чужестранец. Жертва кораблекрушения.
— Что ты собираешься делать, Ямамото? Если собираешься освободить меня, то делай это. Отсюда ты не видишь, что происходит снаружи. К нам могут зайти и застать тебя врасплох.
Он прав, собака, — вдали от двери долго находиться не рекомендуется. А вдвоем обезвредить охранника, ясное дело, сподручнее. Ну что ж… Губернаторский чиновник, будем надеяться, вполне достаточной крутизны шишка, чтобы вытаскивать его из переделки со всем нашим усердием. Бог с ним, рискнем. Воспользовавшись все тем же наконечником (провозишься, распутывая хитрые узлы руками), Артем освободил сокамерника от пут.
Хидейоши поблагодарил освободителя коротким быстрым поклоном. Морщась, растер запястья. Потом показал Артему пальцем на дверь и… пополз в сторону двери. И опять он прав — движение крупной тени легче заметить сквозь просветы между неплотно соприкасающимися бамбуковыми палками. А ведь неизвестно, что там снаружи вертухаю видно, а что не видно. Артем последовал примеру сокамерника, пополз к двери по-пластунски.
Они залегли рядом на полу возле двери. Заглянули в щели. Пока снаружи все было по-прежнему. Ицумицу сидел возле дома, только теперь он точил бруском катану. То и дело поднимал меч, прищурясь, смотрел на клинок и пробовал лезвие пальцем. Иногда он обводил скучающим взглядом двор, строения, смотрел с тоской на небо и вновь возвращался к заточке меча. Дождь не прекратился и, судя по плотно затянутому тучами небу, перестанет еще не скоро.
Можно было разговаривать между собой шепотом. Если только Ицумицу не обладает сверхчеловеческим слухом, то не услышит. Тем более что однокамерникам было о чем поговорить.
— Я думаю, сделаем так, — прошептал Артем. — Привлечем его внимание шумом, он войдет посмотреть, что происходит, откроет дверь, и мы нападем на него.
— Нет, — покачал головой японец. — Шумом мы его насторожим. Он подойдет к двери, будет долго всматриваться в щель. А если наберется храбрости и войдет, то будет держать руку на рукояти, будет готов тотчас выхватить меч. Мы станем ждать, Ямамото. Вечером придут, чтобы отвести нас к отхожей яме.