Сидели, выпивали, говорили о том о сем, когда Ипат, словно нехотя, принес из потайного места самую плохую из шкурок.

Начался торг.

Десятки раз брали шкурку, отхлопывали, легонько растягивали ее, повертывали так и сяк, – расценивали доброту пышного меха.

Степан сидел и только глазами хлопал. Он никак не мог взять в толк, кто кого хитрее. Говорил Ипат, выходило – цены этой бусенькой шкурке нет. Скупщик начинал говорить, – тоже веришь, что и брать-то эту дешевку не стоит: провоза не оправдаешь.

Рюмка за рюмкой, слово за слово; притащили Рыжий с Рябым по шкурке. Осмелел и Степан, – тоже принес своего «хвоста».

Скупщик и тут уперся, – это, мол, все заваль, а нет ли получше чего? Охотники клялись, что весь товар налицо представили.

Долго спорили, выпивали, опять спорили. Наконец сошлись в цене, за все четыре шкурки. Ударили по рукам. Еще выпили; тут вдруг Ипат еще соболей тащит. И опять начался торг: спор, ругань. Стали назначать новые цены.

Напоследки Ипат вынес темную «головку», и вот тут-то и началось самое дело.

Только под утро шкурки были рассмотрены, расценены и проданы. У Степана в голове гудело от выпитого вина. Скупщик что-то записывал в пузатенькую книжку, давал охотникам подписывать. Кержаки куражились, хвастали – какие, дескать, они лихие промышленники, лезли целоваться со скупщиком. А Степан все твердил заплетающимся языком:

– Меня, братцы, увольте, я счетов-расчетов ваших ничего не понимаю. Я, братцы, в Москву уеду.

Он получил от скупщика три затертых, сложенных вдвое бумажки, грузную плитку свинцу и какую-то пеструю материю. Помнит только Степан, что был очень доволен выручкой.

А на следующий день пошла гульба по всей деревне.

Три дня гуляли удалые охотники, гоняли на тройках с ширкунцами [16] , горланили песни. На четвертый день проспались и взялись за работу.

Степан работал на хозяина. Молотил хлеб, запасал дров на зиму. Возил скотине сено. Денег после гульбы у него не осталось. Да он и не тужил о них: лишь бы Аскыра добыть, Аскыр все покроет.

В работе Степан и не заметил, как пролетел месяц. И вот – снова тайга.

Артель заходила в тайгу на лыжах. Груз охотники тащили за собой на длинных с узкими полозьями санях – нартах. Трудный заход по бурной, порожистой горной реке на лодке показался теперь Степану пустяком после нартового захода.

Стоял тридцатиградусный мороз. Дыхание застывало на усах, смораживало бороду, вязало рот. Лыжи царапали твердый наст и звонко визжали.

Первые часы, пока артель подвигалась по ровной дороге, Степан шел легко. Пятнадцатипудовые нарты не казались ему тяжелыми. Потяг, привязанный к крошням – кожаному вьючному седлу, – не резал плеч.

Но когда артель свернула с наезженной дороги и пошла целиной, Степан стал сдавать. То и дело на пути попадались ухабы, и надо было умело управлять оглобелькой, чтобы нарты не налетели на торчащий из-под снега пень или сук.

– Однако, паря, спотыклив ты! – смеялись над Степаном кержаки.

А он, раскрыв рот, как рыба, выброшенная из воды, с трудом поднимался с земли и принимался поднимать перевернувшуюся нарту.

Тяжелей всего было идти передовым. Приходилось ощупывать ненадежные места тычком – узким веслом, и проминать в снегу дорогу для нарт.

К концу первого дня Степан почувствовал, что совсем выбился из сил. Еще час хода – и он упадет, как загнанная лошадь. Но тут кержаки, уж и сами выдохшиеся, сделали привал. Степан заснул у костра, как в воду канул. Это был первый день, что он ни разу не вспомнил о Москве.

Не вспомнил о ней Степан и следующие пять дней, пока измученные охотники не подошли к Кабарочьим Вострякам.

Тут они снова разбили стан и целые сутки отдыхали, греясь у печурки в палатке.

Стальные челюсти

Больше месяца Аскыр не замечал в тайге следов человека. Он осмелел понемногу и стал все дальше и дальше отходить от россыпи.

Случилось так, что в это время в его владениях, на склоне горы, появился рыжий таежный хорек – колонок. Верно, он за-гнездился здесь в те дни, когда хозяин дрожал от страха в каменной россыпи и не решался отойти от своей крепости. Когда Аскыр впервые встретился с колонком, хорек не признал его за хозяина, не подумал даже бежать, а смело вступил с ним в драку.

Колонок был серьезный противник. Ростом и силой он был даже покрепче Аскыра. Оба зверька то и дело сталкивались в тайге и дрались насмерть. Кому-нибудь надо было одолеть.

В одну из лунных морозных ночей Аскыр нашел свежий след колонка и крадучись побежал по нему. Нужно было напасть на на врага врасплох, – тогда он побежит, и останется только гнать и гнать его дальше.

Аскыр мелкими прыжками бежал по следу. Дважды пришлось ему пересечь две рядом лежащие полосы, непрерывные и широкие, как следы двух громадных змей. Аскыр не знал, что это за полосы. От них шел терпкий запах шкуры незнакомого ему животного.

В другое время Аскыр непременно постарался бы узнать, чей это след. Но сейчас ему было не до того, – нужно было покончить с колонком. А когда он проследил след хорька до конца, он натолкнулся на такое, что сразу у него из головы выбило всякую память о двух таинственных полосах.

След колонка обрывался на чистом месте, и вот тут-то чуткий нос Аскыра разобрал сразу два отдельных запаха: запах колонка, верней, его крови, и душный запах большой таежной кошки – рыси. От этих запахов длинная шерсть поднялась на спине Аскыра. Он глянул выпученными глазами и вот что увидел: две стальные челюсти торчали из снега и острыми зубами держали задние ноги колонка. А колонка не было – одни ноги. Где сам колонок, – Аскыр сразу понял. Недаром пахло рысью. Рысь была хорошо известна Аскыру. Не один раз за свою короткую жизнь ему пришлось бросать пойманную добычу и спасаться бегством от этого большого хищника.

Одного удара тяжелой лапы таежной кошки довольно, чтоб вышибить дух из Аскыра. Рысь была в тайге для соболя опасней волка, опаснее медведя. От нее не было спасенья ни на земле, ни на дереве. Одно только: забиться в лазейку, куда не пролезть ни толстой морде, ни широкой лапе с когтями.

Аскыр знал, что теперь она сидит где-нибудь поблизости, – и не стал медлить. Он юркнул в снег, прокопался под ним до деревьев и под их защитой пустился наутек. С этой ночи снова началась тревожная пора для Аскыра.

Куда бы он ни шел теперь, он всюду натыкался то на свежие следы рыси, то опять на две странные полосы с терпким запахом незнакомой шкуры. В разных местах тайги, а иногда и в самой россыпи его нос ловил запах человека. И этот же запах Аскыр поймал и над двумя полосами в снегу.

Теперь он еще больше напрягся.

Он насторожил чутье и слух. Он постоянно натыкался на опасный запах, и тревога его росла.