– Да. Отец никогда не говорил… Я не знала о тебе. Отец…
Зеленка опустила свою руку на руку Белоснежки. Она расценила это колебание как всплеск чувств. Что ж, все верно. Но Белоснежка не хотела на этом этапе открывать слишком многое. Сначала надо узнать правду.
В Зеленке и в этой истории было что-то подозрительное. И напряжное. Совпадения казались слишком значимыми, чтобы быть правдой. Но ведь все подробности вроде сходятся… Мысли бешено скакали, и Белоснежка не могла выстроить их в одну ровную линию.
– Можно тебя кое о чем попросить? Не говори об этом своему отцу… нашему отцу. Не хочу, чтобы он узнал обо мне что-то от других. Хочу сама рассказать, когда наступит время, – сказала Зеленка.
Белоснежка кивнула. С этой просьбой было несложно согласиться. Ей, честно говоря, даже в голову не пришла мысль звонить отцу и расспросить, может ли быть такое, что у него в Праге есть дочь. Так в их семье не делалось. В ней все кружили вокруг да около, совершали обходные маневры и пытались выяснить нужное другими способами. Семейство, полное тайн. Наверное, это звучало как сюжет для молодежной книги, но в действительности было каменной глыбой, которая тяжко ложилась на плечи и из-за которой было так сложно смотреть в глаза другим членам семьи.
– Как ты выучила шведский? – спросила Белоснежка по-шведски.
Зеленка скромно улыбнулась и ответила на том же языке:
– Наверное, это звучит глупо, но как только я узнала, что мой отец говорит по-шведски, начала сама его изучать, – одна, с помощью книг и Интернета. Смотрела на «Ю-тьюбе» детские передачи и катала слова во рту. Они казались знакомыми. Smultron. Fånig. Längtan. Pannkaka [8] . Видимо, это отцовские гены.
Белоснежке было неохота комментировать, что такое предположение звучит бредятиной в духе нью-эйджа [9] , что нет ничего общего между генетикой и психологией человеческого развития. Пусть верит, во что хочет.
В женский туалет вошла немецкая туристка, с любопытством взглянув на двух девушек. Снаружи послышался бой часов собора Святого Вита, которые сообщили, что уже два часа дня. Зеленка застыла на месте.
– Что, уже два? – спросила она.
Белоснежка кивнула. Взгляд Зеленки хаотично забродил, пальцы начали перебирать ремешок сумочки. Она выглядела как загнанный зверек. Теплота и спокойствие ее облика мигом испарились.
– Мне надо идти, – сказала Зеленка. – Увидимся завтра. В двенадцать.
– Здесь?
Она огляделась.
– Нет. Не здесь. Не очень хорошая мысль… Знаешь Вышеградский замок? Туда можно добраться на метро. Увидимся там.
Белоснежка не успела ничего ответить, не предложила место поближе, не спросила, куда спешит Зеленка, – та уже бросилась прочь из туалета, оставив ее пристально рассматривать себя в зеркале.
Пальцы женщины выбивали дробь на поверхности дубового стола. Его отшлифовали и покрыли лаком лишь месяц назад, с его поверхности убрали даже мельчайшие трещинки. Взгляд блуждал по стенам. Все там. Дипломы, почетные грамоты, вырезки из газет – яркая коллекция самых значимых достижений и взлетов ее карьеры, по которой кто угодно мог бы сказать о ее мастерстве. Но этого ей было мало. Ничто не бывает достаточно, не должно быть достаточно. Не в этой сфере. Здесь должен ощущаться вечный голод. Должно все время хотеться большего. Все должно существовать исключительно в сравнительной степени: лучше, трепетнее, громче, динамичнее, свирепее, любвеобильнее. Жажда нового. Нужно быть на нервах и всегда немного впереди; надо наносить удар, когда никто этого не ожидает.
Надо быть темой для разговора. У всех на устах. Сейчас. Завтра. Всегда.
Руки женщины взяли телефон, открыли его, достали сим-карту и сменили ее на другую. Снова включили телефон. Выбрали номер. Никто никогда не узнает, кому она звонила.
Мужской голос быстро ответил:
– Готово?
– Нет еще.
– Помни: больше, чем нужно, знать нельзя.
– Конечно. Я уже давно делаю эту работу – и помню о законе. Минимум информации. Тогда реакция будет подлинной. Мы ведь хотим подлинности. Мы хотим истинных эмоций.
– Ты же, наверное, понимаешь, как это опасно? Можно получить повреждения, даже умереть.
– Всегда нужно рисковать. В конце концов, мученическая смерть – не такой уж плохой сценарий. Мне приходит на ум одна история, которая завела очень далеко именно благодаря мученической смерти.
Смех.
– Тебе не следует говорить мне об этом. У меня тоже могли быть повреждения.
– Опускаюсь до твоего черного юмора.
– Зато во мне нет ничего черного, кроме юмора… Значит, все идет по плану?
– Да.
– Хорошо. Тогда заканчиваем. Благослови нас Господь.
Женщина дала отбой связи, улыбаясь про себя. Ей не нужно благословение Господа. Оно нужно многим другим – но не ей.
Народ жаждет легенд. Люди хотят видеть, слышать, читать о том, как добро повергает зло. Давид – Голиафа, Иисус – Дьявола, маленькие хоббиты – могучего Саурона. Они хотят верить, что герой сокрушит несокрушимое, разобьет неразбиваемое, уничтожит бессмертное. Народ жаждет легенд, в которых невозможное становится возможным благодаря доблестному и справедливому герою.
Этому герою надо быть обаятельным и узнаваемым. Ему нужно одновременно быть со всеми и над ними. Ему нельзя быть слишком сильным. Ему нужно быть вынужденным бороться, добиваться, испытывать боль и трудности. Ему нужно почти погибнуть, чтобы он мог воскреснуть – самым сильным – к последней битве. Героя должны ранить. И у него должны быть такие вещи, из которых берется сила.
Но герой – это еще не все. Так же важен – а может быть, даже еще важнее – его противник. Злой. Могучий, беспощадный, жестокий, устрашающий. Который, как магнит, притягивает к себе внимание людей. Они хотят отказаться от существования зла, но в то же время оно очаровывает их. Люди пожирают зло, хотя от этого им плохо. Они хотят, чтобы кто-то пришел и уничтожил зло. Они хотят героя.
Настоящей легенде о герое все же не родиться без жертвы. Кому-то надо умереть, чтобы спасенные им стали еще ценнее.
Только смерть создает настоящую легенду о герое.
Слезы красные. Это большие капли крови, которые текут по щекам девочки и падают с подбородка на белое платье, оставляя на нем красные пятна…