Знакомые лица.

Мама. Папа.

Голоса издалека, за стеклом, за поверхностью воды, за стенкой.

– Врач же сказал, что состояние улучшается. Больше не плачь, дорогая. Älskling [57] … Девочка выздоровеет. Она у нас борец.

– Не могу об этом не думать. Не смогла бы вынести, если бы мы и ее потеряли.

– Не потеряем. Тсс, тсс…

И ее? Кого потеряли мама и папа? Белоснежка хотела спросить, но не смогла образовать ни слова. Открывание рта было работой не по ее силам.

Она хотела только спать. Надо не забыть спросить позже. Когда-нибудь позже. Но сначала она проспит сто лет.

Но это, вроде, другая сказка? О Спящей Красавице?

Белоснежка чувствовала, как тонет в кровати, в ее мягкости; но вот она прорвалась сквозь кровать, как сквозь слой облаков на небе, и полетела.

Эпилог

Спустя четыре месяца

На открытке черно-белая фотография голого, мускулистого мужчины, который прикрывает стратегическое место котенком. Белоснежке даже не надо переворачивать открытку, чтобы сказать, от кого она.

Приветики!

Здесь все окей. Мама больше не нервничает так, как раньше, и я тоже могу спокойно спать ночами и ходить по улицам, не оглядываясь все время назад. Мне полезно быть свободной. Я подала документы в школу парикмахеров. Если поступлю, то начну учиться осенью. Я верю, что это может быть моим призванием.

Йенна.

P.S. Я уже привыкла к своему новому имени. Я больше не оглядываюсь, если кто-то окликнет меня старым именем.

P.S.2 Больше не хожу навещать папочку. Может быть, когда-нибудь потом. Еще не могу. Ну, ты понимаешь. Не могу даже ничего разумного об этом написать, сразу начинаю плакать.

P.S.3 Я связала тебе митенки. Они придут по почте позже. Извини за задержку. Если они тебе не понадобятся, тогда пойдут на следующую осень.

Белоснежка расплылась в улыбке. Она выглянула в окно. Элиза – точнее, ныне Йенна – права. Был уже конец июня, невозможно жаркого июня. Все цвело, благоухало, сияло.

Приятно узнать, что у девушки все хорошо. Ее отец попал в тюрьму, как и Борис Соколов. Разбор дела прошел на редкость быстро. Видимо, полиции хотелось, чтобы стол разобрали как можно скорее, чтобы начать запланированную чистку. Оба получили большой срок. Также в тюрьме оказался помощник Соколова Линнарт Каск. Элиза с матерью переехали в другую область и сменили имена. В данной ситуации это было разумнее всего.

Элиза клялась и божилась в службе опеки, что наркотики для нее остались в прошлом. Белоснежка этому верила. Элиза и ее мать были вынуждены искать совсем другие способы проводить время и быть семьей. Это определенно неплохо.

Левая рука Белоснежки начала теребить ежик волос на затылке. Она еще не привыкла к короткой стрижке, хотя чувствовала себя с нею более свободно. Когда пробились корни покрашенного в черный каре, она выглядела так, будто облысела. Тогда Белоснежка приняла решение. Поддерживать цвет было для нее совершенно не соблазнительно, да и не нравилась ей подчеркнутая связь волос и имени. Суперкороткие волосы и собственный, естественный цвет. Простота привлекала Белоснежку.

Кроме того, казалось более безопасным, когда из зеркала на нее смотрела совсем не такая девушка, как на вечеринке Белого Медведя. Не то, чтобы она боялась, что кто-то с вечеринки узнает ее на улице. Странно, что люди становятся слепы, когда их зрительные ощущения отделяют объект от его изначального контекста. Потому что никто не может себе представить, что обутая в потертые армейские ботинки, одетая в парку цвета хаки, ненакрашенная девчонка смогла посетить элитную вечеринку. Вывод очевиден: она не была там. Человеческое мышление работает так просто, так глупо – и ей на пользу.

Элиза иногда и раньше отправляла Белоснежке открытки в конверте. Белоснежка хранила их в верхнем ящике комода своей бывшей комнаты, в секретном отсеке.

Итак, она снова жила дома. Точнее, в Риихимяки, в доме ее детства. После зимних событий ее сначала допрашивала полиция, затем родители. Обоим она рассказала только самое необходимое. Родители потребовали, чтобы она вернулась – «по крайней мере, временно». Белоснежка стерпела это, несмотря на то, что ее детская комната напоминала о прошлом и казалась маленькой. Она ездила в школу на поезде, хотя это означало негуманно ранние подъемы.

Временно.

Белоснежка верила: за лето она сможет убедить родителей в том, что в Тампере жить безопасно.

В школе на нее косо не смотрели, так как никто ничего не знал. Каспера и Туукку отчислили, когда всплыли нарковечеринки и взлом школы. Все было сделано как можно тише. По школе поползли слухи, но Белоснежку не могли к ним приплести. Слухи были один страннее другого, но ни один из них даже не приблизился к сумасшедшей реальности.

Терхо Вяйсянен в тюрьме. Борис Соколов в тюрьме. Белый Медведь – нет.

Белоснежка разумно умолчала на допросе о Белом Медведе. Она понимала, что если будет болтать, то лишь наживет проблем себе самой. У нее не было никаких доказательств, что близнецы замешаны в чем-либо. Она вообще про них ничего не знала. Да и полиция не спрашивала. Место для вечеринки было забронировано на имя Бориса Соколова. Все остальное делалось через него. Официально никакого Белого Медведя не существовало. Никто его не видел, никто о нем не слышал.

Белоснежка поглаживала край открытки пальцами. Любопытно, что Элиза предпочитает открытки электронным письмам. Это еще одно противоречие, еще одна особенность, из-за которой Белоснежка заметила, что та ей нравится. Она думала об Элизе, когда нарисовала на картине «Женская дружба» в нижнем углу маленькую розовую розочку. Если не вглядываться, она незаметна.

Белоснежка положила открытку в стопку других. В секретном отсеке ящика комода лежал также конверт, который она получила, как только вышла из больницы. Так были две купюры в пятьсот евро. Тысяча евро. Такая маленькая часть от тридцати тысяч, что никто по ней не соскучился бы.

Она не знала, утаили ли больше денег Элиза, Туукка и Каспер. И не хотела знать.

В тысяче евро достаточно тайн.

Белоснежка привыкла к тому, что у нее есть тайны. Они всегда были, большие или маленькие. Она закрыла ящик и подумала, что вместе с ним закрывает тайны, о которых не сможет никому рассказать.

Про Белого Медведя и про то, что она с ними встречалась.

Про Анну-Софию, Ванессу и про то, что они делали с нею во время учебы в школе.

Про очень важного человека, которого потеряли отец и мать и о котором она не смогла спросить, когда вернулась домой из больницы. Обставленный безмолвием дом нельзя покинуть, но можно снова обставить.