Три раза: «Карр! Карр! Карр!» – отчаянным голосом: «Кар-раул! Удир-рай! Враг!»
Вот проверь: сто́ит только одной так закричать – разом все вороны, сколько их есть кругом, подхватят: «Карр! Карр! Карр!» – «Враг! Враг! Враг!» – на крыло да врассыпную, кто куда!
Потому как это – воронья тревога, тут времени терять нельзя: опасно для жизни.
Запомнил вороньи слова? Теперь слушай.
Жила-была в деревне старая, бывалая ворона. Среди других ворон самой умной слыла. Она воронью молодёжь учить очень любила: где как летать, да что как клевать, да как понимать.
Жива эта ворона и сейчас. Только уж больше такой особенно умной даже среди ворон не слывёт. Нет уж, давно не слывёт.
А случилось это вот как, вот почему.
Захотелось раз старой вороне свежих беззубок на завтрак. Вспомнила, как в прошлом году вкуснейшую беззубку у молодой вороны из-под носу утащила. Эх, и аппетитный был слизнячок – прямо устрица!
Полетела старая ворона на ту реку, где беззубки водились. А туда от той деревни, где ворона жила, не близкий путь: с солнышком вылетела – едва к полудню прилетела.
Прилетела на ту реку и видит: совсем будто и не та река! Была тут деревушка Малые Избушки, а стали дома каменные с длинными стенами, с широкими окнами. Один дом на одном берегу, другой – на другом. Посередине – поперёк реки – третий, а перед ним – запруда.
Подивилась ворона, как это люди столь живо на месте деревушки эдакие каменные палаты воздвигли.
Да тут глядит: на берегу запруды крупнейшую беззубку волной выплеснуло. А сзади – слышит: свист крыльев. В самый полдень-то тишина была – в ушах звенит: люди все на работе, и ветерок спит. Оглянулась, а сзади к ней молодая ворона подлетает – та самая, прошлогодняя. Тут уж старой вороне не до дивованья: стрелой вниз, на берег – и наступила на беззубку лапой – моё!
Молодая ворона подлетела, старая ей и крикни:
– Карр! Здравствуй!
А со всех сторон как грянет:
– Карр! Карр! Карр! Враг! Враг! Враг! Карраул! Удиррай!
Такой тарарам поднялся, что старая ворона с перепугу присела, головой завертела, глазами захлопала: кто кричит? где кричат? откуда летят? какой такой враг, враг, враг?!
И хоть никаких ворон и никаких врагов не видать было кругом, старую ворону с перепугу как подхватит, как понесёт – только свист пошёл от крыльев! В жизни с ней ещё не случалось, чтобы, не видав врага, такого труса спраздновать, такого дать стрекача!
А молодая ворона увидала забытую старой беззубку да с радости как крикнет: «Карр! Карр! Харрч! Харрч!» – и ничуть не испугалась, когда крик её отскочил, как мячик, от одной каменной стены: «Карр! карр!»– от другой: «Карр! карр!»– и от дома поперёк реки: «Карр! карр!» Потому что она уже привыкла, что всякий звук здесь отдаётся от каменных стен новостроек, понимала, что это – эхо.
А старая ворона как перетрусила собственного голоса чуть не до смерти, как умчалась сломя голову, так больше туда ни крылом! И о вкусных беззубках забыла.
А всё почему?
Потому что ворона старая, а дома-то – новые.
Жили-были старик со старухой – те самые, от которых Колобок укатился. Пошли они в лес. Старик и говорит старухе:
– Глянь-ка, старуха, никак под кустиком-то наш Колобок лежит?
Старик плохо видел, да и у старухи глаза слезились. Наклонилась она поднять Колобок – и наткнись на что-то колючее. Старуха: «Ой!» – а Колобок вскочил на коротенькие ножки и покатил по дорожке.
Катится Колобок по дорожке, – навстречу ему Волк.
– Колобок, Колобок, я тебя съем!
– Не ешь меня, Серый Волк, я тебе песенку спою:
Я лесной Колобок – Колючий Бок!
Я по коробу не скребён,
По сусеку не метён,
На сметане не мешён.
Я под кустиком рос,
Весь колючками оброс,
Я на ощупь нехорош,
Меня голыми руками не возьмёшь!
Я от дедушки ушёл,
Я от бабушки ушёл,
От тебя, Волк, подавно уйду!
Волк рассердился, – хвать его лапой. Колючки в лапу впились Волку, – ой, больно! А Колобок подскочил и покатился по дорожке, только его Волк и видел!
Катится Колобок, – навстречу ему Медведь.
– Колобок, Колобок, я тебя съем!
– Где тебе, косолапому, съесть меня!
Я лесной Колобок – Колючий Бок!
Я по коробу не скребён,
По сусеку не метён,
На сметане не мешён.
Я под кустиком рос,
Весь колючками оброс,
Я на вкус нехорош,
Меня в рот не возьмёшь!
Я от дедушки ушёл,
Я от бабушки ушёл,
Я от Волка ушёл,
От тебя, Медведь, подавно уйду!
Медведь разозлился, хотел его в пасть схватить, губы наколол, – ой, больно! А Колобок опять покатился, – только Медведь его и видел!
Катится Колобок, – навстречу ему Лиса.
– Колобок, Колобок, куда катишься?
– Качусь по дорожке.
– Колобок, Колобок, спой мне песенку!
Колобок и запел:
– Я лесной Колобок – Колючий Бок!
Я по коробу не скребён,
По сусеку не метён,
На сметане не мешён.
Я под кустиком рос,
Весь колючками оброс,
Я кругом нехорош,
Как меня ты возьмёшь?
Я от дедушки ушёл,
Я от бабушки ушёл,
Я от Медведя ушёл,
От тебя, Лиса, не хитро уйти!
И только было покатился по дорожке, – Лиса его тихонечко, одними коготками толк в канаву! Колобок – плюх! – в воду. Мигом развернулся, заработал лапками, – поплыл. тут все и увидели, что это совсем не Колобок, а настоящий лесной ёж.
Для своих котят тётина Фенина кошка Машка всегда была очень хорошей матерью. Кормила их сперва своим молочком, а как подрастут – мышей и птичек начинает им приносить с поля. Не раз и цыплят соседкиной клушки приносила. Такая бандитка! Сколько неприятностей тёте Фене было из-за неё!
А нынче – вот уже второй год – котят у Машки нет. Тётя Феня говорит, что и не будет больше: старенькая Машка стала.
Машка, и верно, всё больше на печке лежит или на крылечке на солнышке греется. На покое теперь.
На каникулы приехала к тёте Фене внучка – Натка-юннатка. И сразу:
– Мне, – говорит, – необходимо полдюжины цыплят. Инкубаторских, с птицефермы. Мне, – говорит, – наш юннатский кружок поручил – раз я в колхоз еду – петушков и курочек воспитывать.