Дощечка возникает у меня перед глазами.
Г. здесь.
Не говоря ни слова, я поднимаюсь с подушек и сажусь, подтягивая колени к груди. Аннабель сжимает мое запястье и выскальзывает за дверь. Герцогиня входит медленно, словно боится напугать меня.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает она.
– Хорошо, моя госпожа, – говорю я сквозь зубы.
Она подходит ближе и садится на край моей кровати.
– Я знаю, тебе, должно быть, тяжело, – говорит она.
– Нет. – Мой голос звучит безучастно, я больше не хочу лгать. – Вы не можете знать.
– Только не надо дуться и делать вид, будто ты не знала, что это произойдет, – говорит герцогиня. – Доктор сказал, что процедура прошла очень успешно.
– Да, моя госпожа.
– Если тебе что-нибудь нужно, сразу скажи мне или Аннабель.
Я бросаю на нее свирепый взгляд.
– Мне нужно, чтобы меня оставили в покое.
– Почему ты на меня так смотришь? – злится она. – Как будто я злодейка. Разве я не заслуживаю благодарности за все, что делаю для тебя? Лучшие наряды, изысканная еда, новая виолончель, украшения, балы… все для тебя, я стараюсь заботиться о тебе. Я пытаюсь сделать тебя счастливой.
– Вы украли мое тело и мою жизнь, а теперь ждете благодарности? – Мне надо успокоиться, но это так трудно. Я слишком зла на нее.
– Какую жизнь? – удивляется она. – Неужели ты хотела бы жить в бедности? В голоде и грязи вонючего Болота?
– Да! – кричу я. – Только чтобы быть со своей семьей. Проживать свою жизнь, делать свой выбор. Я бы все отдала ради этой свободы.
– Я же дала тебе свободу! – взвизгивает она.
– Прогулки по дворцу без эскорта – это не свобода! – опять кричу я.
В напряженном молчании мы сердито смотрим друг на друга. Герцогиня шумно втягивает носом воздух.
– Не я устанавливала эти правила, – говорит она. – Не я забирала тебя из семьи. Не я придумала Аукцион. Многие в Жемчужине не дали бы тебе и малой доли того, что дала я.
Я отвожу взгляд, отказываясь отвечать. Герцогиня вздыхает.
– Тебе известно, что Курфюрстина хочет отменить Аукционы?
Я снова поворачиваюсь к ней, надежда пробуждается в моей груди.
– Правда?
Герцогиня смеется над моей наивностью.
– О нет, она не хочет отказываться от суррогатного материнства. Речь только об Аукционе. Она презирает суррогатов.
– Почему?
Герцогиня с жалостью смотрит на меня.
– Потому что ей они не нужны. Она ведь не королевских кровей, если ты помнишь. Она могла и сама родить своих детей. Но для того, чтобы выйти замуж за Курфюрста, ей пришлось отказаться от этого дара. Все женщины королевского рода проходят стерилизацию при вступлении в брак – это необходимая мера предосторожности против беременности. – Что-то мелькает в ее глазах, но я не могу угадать. Она чуть наклоняется ко мне. – Помнишь, я рассказывала тебе о том, что существуют два мнения о том, как стоит относиться к суррогатам? Я верю в то, что ваша личность имеет значение. Но многие с этим не согласны, и Курфюрстина на их стороне. У нее есть план… приспособить суррогатов.
– В каком смысле? – спрашиваю я.
– Зачем возиться с обучением своего суррогата? Зачем тратить деньги, рискуя при этом получить нежелательный результат только потому, что у твоего суррогата есть изъян в характере или она недостаточно старается, а то и вовсе бунтует? Все, что нам на самом деле нужно, это ваши тела. Стимулирующий пистолет сам справится с заклинаниями. Курфюрстина придерживается той точки зрения, что ваш разум не имеет никакой пользы для нас.
Я изумленно вздыхаю.
– Она что же, хочет… провести лоботомию суррогатов?
– Совершенно верно.
Мне становится не по себе.
– Она не может этого сделать.
– Еще как может. Она же Курфюрстина. Курфюрст не заинтересован в суррогатном материнстве. Как и все мужчины Жемчужины, он считает это чисто «женской проблемой». – Герцогиня закатывает глаза. – Если она заручится поддержкой влиятельных людей, ничто не помешает ей ввести новый закон.
– И что ее останавливает?
– До сих пор эксперименты не давали обнадеживающих результатов. Но как только они появятся… – Герцогиня пожимает плечами. – Не будет больше никаких инкубаторов. Никаких компенсаций семьям суррогатов. Как только девушка будет готова к беременности, она просто исчезнет. – Она смотрит мне в лицо, ее черные глаза сверкают. – Ты же понимаешь, что есть и другие желающие завладеть рукой молодого курфюрста, ввести свою дочь в Королевский дворец, чтобы она продолжила начатое Курфюрстиной дело. Мы не можем этого допустить.
Мне не нравится, что она ставит нас вместе, на одну сторону, хотя именно на это надеялся Люсьен.
– Почему вы так сильно ее ненавидите? – спрашиваю я. – Просто потому, что она вышла замуж за Курфюрста, а не вы?
Все краски сходят с лица герцогини.
– Ты абсолютно не понимаешь, о чем говоришь. Этой женщине нельзя позволить принимать новый закон. Я не допущу, чтобы она вошла в мой круг – мой круг, созданный моей семьей — и осквернила его своей нечистой кровью и грубыми манерами, да еще лепила свою историю.
– Но… даже если вы устроите эту партию, ваша дочь будет слишком мала, чтобы что-то решать. Это же младенец.
На губах герцогини мелькает жестокая улыбка.
– О, тебе не стоит об этом беспокоиться. Твое дело – родить ее как можно быстрее.
Я инстинктивно втягиваю живот.
– Я знаю свое дело, моя госпожа.
Ее улыбка становится шире.
– Вот и хорошо.
– Здесь кто-нибудь кого-нибудь любит? – спрашиваю я. – Есть ли в вашей душе хоть какая-то частичка, которая просто хочет ребенка?
Лицо герцогини становится очень спокойным.
– Я любила так сильно, как тебе и не снилось. – На мгновение она преображается, передо мной как будто другой человек. Я слишком ошеломлена, чтобы вымолвить хоть слово.
Герцогиня, кажется, понимает, что наговорила лишнего. Она поднимается, расправляет юбки.
– Значит, договорились. Как ты, возможно, слышала, мой сын помолвлен. Банкет завтра вечером. Ты будешь присутствовать. Я подготовила зал для твоего выступления, дашь небольшой концерт. – Она оглядывает комнату, будто подыскивая нужные слова, чтобы закончить этот разговор, но, видимо, не находит. – Спокойной ночи, – говорит она, избегая встречаться со мной взглядом.