О случившемся они узнали от Лии Лоутон. Девушке не было еще и шестнадцати. Скорее ребенок, чем взрослый человек. Ей удалось затащить раненую мать в машину и вывезти из дикой местности туда, где им смогли оказать помощь.
Мендес позвонил Анне Леоне по дороге в больницу. Она встретила его в помещении службы экстренной медицинской помощи через пять минут после приезда скорой помощи. Словно рассвирепевшая тигрица, Анна бросилась на защиту Лии, оказывая девочке эмоциональную поддержку, присматривая за тем, чтобы ей предоставляли должную медицинскую помощь, и в течение нескольких часов находилась между ней и представителями правопорядка.
Только после того, как девочке перевязали раны, Анна позволила Мендесу поговорить с ней. Они сидели в больничной палате. Анна пристроилась рядом, обнимая Лию за плечи, утешая ее, пока та рассказывала о том, что с ними случилось.
— Ты храбрая девочка, Лия, — по окончании ее рассказа со всей искренностью произнес Мендес.
— Я не хочу быть храброй, — прошептала девочка. — Мне нужна мама.
Слезы висели у нее на ресницах. Анна крепче обняла ее за плечи.
Лорен Лоутон еще находилась в операционной, когда Мендес и Таннер обнаружили трупы Роланда Балленкоа и Майкла Крейга Хьюстона на холмах к западу от города.
Койоты опередили полицейских. Трупы оказались наполовину обглоданными, а ко времени, когда туда прибыли копы, их встретили лишь стервятники и рои мух. Мендес подумал, что для людей, глумившихся над другими, — это самая подходящая смерть. Естественное правосудие оказалось более справедливым по сравнению с законным судом, так что Балленкоа и его соучастник наказаны, как они того заслужили.
Когда он и Таннер завершили все полагающиеся по закону процедуры на месте происшествия в горах и доме Балленкоа, прошло уже почти сорок часов без сна, душа и нормального обеда.
— Хочешь, я отвезу тебя в гостиницу? — спросил Мендес, выйдя из дома Балленкоа.
Женщина ухмыльнулась.
— Я соглашаюсь на секс только после второго или третьего места преступления.
Мендес устало улыбнулся.
— В больницу?
Женщина утвердительно кивнула. Сон, еда и гигиена могут подождать. Лорен Лоутон уже покинула операционную палату. Теперь она пришла в сознание и могла говорить.
* * *
В больнице царило обычное вечернее спокойствие. Везде приглушенный свет. Персонала и посетителей явно поубавилось, а с ними спала и дневная суета.
В палате Лорен две кровати сдвинуты вместе. Лия, накачанная снотворным, пребывала в благословенном сне.
Проснулась Лорен. Она приподняла левую руку. Игла для внутривенных инъекций приклеена пластырем. Женщина легонько прикоснулась к дочери только для того, чтобы убедиться, что она на самом деле здесь, что она жива и в безопасности. Да и сама Лорен была живой, ничто ей теперь не угрожало.
Голова ее казалась тяжелой, словно шар для боулинга. Дышала она с трудом. Даже действие лекарств не смогло рассеять иллюзию того, что нож до сих пор торчит у нее между лопаток. При каждом вдохе и выдохе ее сломанные ребра давали о себе знать.
Хирург сказал, что ей очень повезло, по крайней мере настолько, насколько может повезти человеку, получившему удар охотничьим ножом в спину. Лорен потеряла много крови, но лезвие не повредило ни одной важной артерии или внутреннего органа. Миллиметр отклонения в любом направлении — и она была бы мертва.
Лорен Лоутон умерла бы, а ее дочь, единственную дочь, которая у нее осталась, изнасиловали и убили бы, как ее старшую сестру… быть может…
Хотя Балленкоа напрямую и не признался в преступлении, чего она столькие годы мечтала добиться от него, кое-что в его поведении, а также интуиция подсказывали матери, что Лесли давным-давно мертва. Лорен радовалась тому, что под действием лекарств она еще долго будет находиться в полубредовом состоянии и не мучиться угрызениями совести.
Женщина посмотрела на свое отражение в зеркале. Бледная и сильно избитая. Один глаз заплыл. Длинный порез тянется по щеке от виска до уголка губ. Впрочем, благодаря очередному чуду современной медицины края пореза были как бы склеены вместе.
Да, шрамы у нее останутся, но ничто из видимого невооруженным взглядом не сможет сравниться с теми увечьями в ее душе, которые нанесли Лорен четыре года моральных терзаний. Видимые шрамы были ничем по сравнению с укорами в том, что она заставила Лию пройти через ад.
Анна Леоне находилась в палате, когда привезли Лорен. Мать узнала, что женщина сопровождает Лию с первой минуты, когда их обеих доставили в отделение скорой помощи.
— Я же говорила вам, что отделаться от меня не так уж просто, — тихо сказала ей Анна. — Я всегда буду недалеко, поэтому вы сможете обратиться ко мне за помощью, когда сочтете нужным.
Лорен с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.
— Думаю, мы часто будем видеться, — почти шепотом произнесла Лорен. — Я столько всего натворила… О чем я только думала? По моей вине Лия такое пережила…
Анна прижала указательный палец к губам и замотала головой.
— Не надо. Зло проникло в ваши жизни, и вы боролись с ним так, как могли.
— Это всего лишь красивые слова.
— Вам придется иметь дело с последствиями решений, которые вы принимали, Лорен. Я вам, конечно же, помогу, но теперь нужно радоваться, что вы остались живы и что у вас такая замечательная дочь, — кивнув в сторону спящей Лии, сказала Анна. — Она спасла вам жизнь. Не тратьте ее на самоистязания. Вам и вашей дочери придется все начать заново. Считайте, что вы получили бесценный дар. Вам необходимо сосредоточить все свои силы лишь на этом.
Анна Леоне посоветовала ей отдохнуть и выскользнула из палаты, но поспать Лорен не дали.
Вошли Мендес и Таннер.
Лорен бросила гневный взгляд на детектива из Санта-Барбары.
— Теперь вы мне верите?
— Я и прежде вам верила, — спокойно произнесла Таннер, — но ничего не могла с ним поделать. Простите.
— Теперь все кончено, — сказала Лорен и повторила: — Все кончено.
— Вы можете сейчас об этом говорить? — спросил Мендес.
— Мне надо выговориться.
Хотя женщина чувствовала себя изнуренной и с трудом дышала, ей просто необходимо было признаться в собственных ошибках и рассказать об ужасных последствиях этих ошибок. Лорен нужно было поведать обо всем том зле, которое причинили ей Балленкоа и Хьювитт. Только это могло освободить ее душу от ужасного бремени.
Таннер и Мендес пододвинули высокие табуреты поближе к койке Лорен и начали слушать. При этом они как сумасшедшие что-то записывали в небольшие блокноты, хотя кассетный магнитофон на раздвижном столике фиксировал каждое произнесенное ею слово.