Джеймс остался лежать на кровати. Пристально глядя на дверь ванной, из-за которой доносился шум льющейся из крана воды, он пытался ответить на вопрос, что же с ними происходит.
Когда Джеймс Уэстфорд познакомился с Амайей, он жил в Памплоне уже полгода. Она тогда была молодым офицером-практикантом, и ее прислали в галерею, в которой он собирался выставлять свои работы, чтобы предупредить владельца о том, что в этом районе происходят мелкие хищения. Она была в форме и, стоя рядом со своим напарником, восхищенно смотрела на одну из его скульптур. Джеймс стоял, согнувшись, над одним из ящиков и сражался с упаковкой, скрывавшей произведения, которые ему еще предстояло установить. Он выпрямился, не сводя с нее глаз, и совершенно безотчетно подошел к ней и протянул ей один из буклетов, которые галерея подготовила для презентации. Амайя без улыбки взяла у него буклет и поблагодарила, хотя, как ему показалось, не обратила на глянцевую брошюру особого внимания. Его охватило разочарование, особенно после того, как после ухода полицейских он обнаружил буклет на столике возле входной двери.
В следующую субботу на открытии выставки он снова ее увидел. Амайя была в черном платье, длинные волосы зачесаны назад и распущены. Сначала он не был уверен в том, что это та самая девушка, но затем она подошла к той же скульптуре, которая привлекла ее внимание в прошлый раз, и обратилась к нему:
— С тех пор как я ее увидела, этот образ не идет у меня из головы.
— В таком случае с тобой происходит то же, что и со мной, — сообщил ей Джеймс. — С тех пор как я тебя увидел, твой образ не идет у меня из головы.
Она улыбнулась, склонив голову набок.
— Я вижу, что ты очень талантливый и у тебя умелые руки. Что еще ты умеешь хорошо делать?
Когда галерея закрылась, они очень долго гуляли по улицам Памплоны и без умолку рассказывали друг другу о своей жизни и работе. Было уже почти четыре часа утра, когда пошел дождь. Они хотели добежать до ближайшей улицы, но ливень вынудил их спрятаться под узким свесом одного из домов. Амайя дрожала от холода в своем тонком платье, и он, как настоящий кавалер, предложил ей свою ветровку. Глядя на укутанную в его куртку Амайю, он вдыхал ее аромат, а дождь все усиливался, вынуждая их вжаться в стену. Он посмотрел на нее с лукавой улыбкой, и окончательно окоченевшая Амайя сделала шаг и подошла к нему вплотную.
— Ты можешь меня обнять? — cпросила она, глядя ему в глаза.
Он привлек ее к себе и крепко обнял. Вдруг Амайя начала смеяться. Он удивленно посмотрел на нее.
— Над чем ты смеешься?
— Ни над чем. Просто я подумала, что для того, чтобы ты меня обнял, мне пришлось попасть под проливной дождь. И теперь я спрашиваю себя, что должно произойти, чтобы ты меня поцеловал.
— Амайя, если тебе от меня что-то нужно, тебе достаточно об этом попросить.
— В таком случае поцелуй меня.
За огромными окнами комиссариата полиции сеял мелкий дождь, начавшийся еще накануне вечером, и было так темно, что казалось, день уже никогда не наступит, а черные деревья так и останутся обнаженными в объятиях вечной зимы. Амайя смотрела в окно, сжимая стаканчик кофе закоченевшими от холода пальцами, и уже в который раз спрашивала себя, что происходит с Монтесом. Его неповиновение и дерзость вышли за все мыслимые рамки. Она знала, что время от времени он заглядывает в участок, чтобы поболтать с помощником инспектора Сабальсой или с Ириарте. Но он уже два дня не отвечал на ее звонки и даже не попадался на глаза. Он неохотно явился на перекрестный допрос Роз, но на совещании сегодня утром его не было. Она в очередной раз сказала себе, что с этим необходимо что-то делать, но ей была ненавистна даже мысль о том, чтобы подать на Фермина жалобу.
Она не могла понять, что происходит у него в голове. На протяжении двух последних лет они были приятелями, а в последний год, возможно, даже друзьями, особенно сблизившись после того, как Фермин признался ей, что его жена ушла от него к более молодому мужчине. Она слушала его молча, не поднимая взгляда, твердо решив не смотреть ему в глаза. Она понимала, что такой мужчина как Монтес не просто делится с ней своим горем. Это была исповедь.
Как будто подстегиваемый духом противоречия, он перечислял свои недостатки и причины, по которым он был недостоин любви своей жены, зато вполне заслуживал того, чтобы его бросили. Она выслушала, не произнеся ни единого слова, а затем в качестве отпущения грехов протянула ему бумажную салфетку и отвернулась, чтобы не видеть его слез, столь неуместных у такого мужчины, как он. Он держал ее в курсе всех подробностей своего развода, и она выпила с ним не один бокал вина или пива, отравленного горьким ядом обиды на его бывшую супругу. Она приглашала его к себе на обед по воскресеньям, и, несмотря на первоначальную сдержанность, они с Джеймсом сдружились. Он был хорошим полицейским, возможно немного старомодным, зато проницательным и наделенным развитой интуицией. Он также зарекомендовал себя хорошим товарищем, который всегда держался с ней уважительно и неизменно выступал миротворцем, сталкиваясь с шовинистическим отношением к ней других полицейских. Тем более неожиданным оказался для нее этот приступ ревности низложенного альфа-самца. Амайя обернулась к столу и панели, на которой были размещены фотографии девочек, решив, что в настоящий момент у нее есть более серьезные проблемы, чем поведение Монтеса.
В час ночи она встретилась с сотрудниками отдела преступлений против малолетних, которых это касалось, поскольку две из трех жертв разыскиваемого ею убийцы не достигли совершеннолетия. Ей с самого начала было ясно, что речь идет не о типичных преступлениях против малолетних и что психологические портреты как их жертв, так и преступников и близко не соответствуют убийствам, раскрыть которые предстоит ей. Вероятностный портрет басахауна вышел пугающим, потому что он был как будто списан из учебника. Амайя хорошо помнила курс составления психологических портретов, который она прошла во время стажировки в ФБР. В числе прочего она усвоила там то, что вся эта психосексуальная параферналия, которую затевают вокруг трупов многие серийные убийцы, указывает на их желание персонифицироваться для жертв, чтобы установить с ними определенную связь, которую невозможно было бы установить любым другим способом. В его действиях присутствовала логика, и ничто не указывало на какие-либо умственные или психические расстройства. Преступления были тщательно спланированы и продуманы до такой степени, что убийце раз за разом удавалось воспроизвести одно и то же преступление с разными жертвами. В его действиях не было спонтанности и небрежности, он не выбирал жертв наугад и не пользовался подворачивающимися возможностями, а поэтому не совершал ошибок. Убить девочку было недостаточно. Убийство было всего лишь одним из многих шагов, необходимых для завершения постановки, реализации его образцового плана, его психосексуальной фантазии, которую он повторял снова и снова, хотя по какой-то причине это не оправдывало его ожиданий и ему не удавалось утолить толкающую его на эти зверства жажду. Ему было необходимо вступить с жертвой в определенные отношения, чтобы сделать ее частью своего мира, установить с ней связь, способную соединить его с девочкой неразрывно и навеки, в отличие от ничего не значащего сексуального обладания.