— Вы хорошо себя чувствуете, инспектор?
— Да, отлично. Это просто усталость. Сами понимаете.
Девушка кивнула, как будто знала, о чем говорит Амайя, и добавила:
— Если вы очень устали, возможно, вам не следует вести автомобиль? Хотите, я найду кого-нибудь, кто отвезет вас домой?
— Нет, я справлюсь сама, — ответила Амайя, пытаясь выглядеть как можно бодрее. — Спасибо.
Она завела двигатель и выехала с парковки под бдительным взглядом девушки. Некоторое время она бесцельно ездила по Элисондо. По улице Сантьяго, а затем по Франциско Хоакина Ириарте до рынка, по Гилчаурди до Мендитурри и снова на Сантьяго, по Алдуидес до кладбища. Она остановила машину у входа и, не выходя наружу, залюбовалась двумя лошадьми из близлежащей деревушки, которые стояли на краю поля, свесив свои царственные головы над шоссе. Железная калитка в каменной стене кладбища выглядела запертой, хотя, пока она там сидела, из нее вышел мужчина, который в одной руке нес раскрытый зонтик, несмотря на то что дождь давно прекратился, а в другой туго завернутый пакет. Она задумалась об этой привычке мужчин, живущих в деревне или на берегу моря, никогда не носить сумок. Они просто заворачивали то, что им приходилось нести, что бы это ни было: одежда, инструменты, обед, в кусок ткани или собственную рабочую одежду и перевязывали этот сверток веревкой. Определить, что находится в таком пакете, было совершенно невозможно. Мужчина зашагал по дороге, ведущей в Элисондо, а Амайя снова посмотрела на калитку, которую он оставил приоткрытой. Выйдя из автомобиля, она подошла к решетке и плотно ее закрыла, одновременно бросив беглый взгляд внутрь города мертвых. Затем она вернулась в машину и завела двигатель.
Здесь не было того, что она искала.
У нее в душе одновременно бушевали досада, грусть и негодование, заставляя ее сердце биться так сильно, что внезапно она ощутила, что воздуха в салоне автомобиля не хватает, чтобы обеспечить потребность ее легких. Она опустила стекла и долго ехала с открытыми окнами, глубоко вдыхая свежий воздух и забрызгивая салон каплями воды, прилипшими к корпусу ее машины снаружи. Звонок телефона, брошенного на переднее пассажирское сиденье, прервал череду ее мрачных мыслей. Она недовольно посмотрела на телефон и немного сбросила скорость, прежде чем протянуть руку к аппарату. Это был Джеймс.
— Черт, ты что, не можешь ни на минуту оставить меня в покое? — пробормотала она, глядя на экран.
Она нажала кнопку сброса, негодуя на навязчивость Джеймса, и швырнула телефон на заднее сиденье. Она была так зла на мужа, что была готова отхлестать его по щекам. «Почему весь мир считает, что имеет право давать мне советы? — спрашивала она сама себя. — Почему все уверены в том, что знают, что мне нужно? Тетя, Роз, Джеймс, Дюпре и даже эта дежурная из комиссариата».
— Идите вы все в жопу! — прошептала она. — Пошли к черту и оставьте меня в покое.
Она ехала в горы. Извилистая дорога заставила ее сосредоточиться на процессе управления автомобилем, что мало-помалу помогло ей успокоиться и расслабиться. Она вспомнила, как много лет назад, когда она была студенткой и напряжение во время экзаменов приводило ее в такое состояние, в котором она не могла запомнить больше ни одного слова, у нее появилась привычка садиться за руль и покидать Памплону. Иногда она доезжала до Хавьера или даже до Эунате, а когда возвращалась домой, напряжение улетучивалось и она снова могла заниматься.
Места показались ей знакомыми, и она вспомнила, что встречалась здесь с лесниками. Свернув на лесную дорогу, она проехала еще пару километров, объезжая лужи, которые образовались здесь во время дождя, в последние дни лившего почти беспрерывно, и которые на этой глинистой почве уже начали напоминать небольшие озера. Она выбрала место, свободное от глины, остановилась и вышла из машины. Тут снова зазвонил телефон, и она с грохотом захлопнула дверь.
Амайя зашагала было по дороге, но глина тут же начала налипать на плоские подошвы ее туфель, с каждым шагом все больше затрудняя ходьбу. Вытерев подошвы о траву, она углубилась в лес, как будто идя на какой-то мистический зов. Ночной дождь не сумел проникнуть сквозь густое сплетение ветвей, и земля под кронами деревьев казалась сухой и чистой, как будто ее недавно подметали горные ламии, эти феи леса и реки, которые расчесывали свои волосы гребнями из золота и серебра, днем спали под землей и выходили на поверхность только с сумерками, с тем чтобы соблазнять путешественников. Они вознаграждали мужчин, которые соглашались лечь с ними, и карали тех, кто пытался украсть у них гребень, наделяя их ужасными уродствами.
Под сводом леса, образованным кронами деревьев, Амайя ощутила то же, что всегда чувствовала в храме, — уединение и присутствие Бога. Она в изумлении подняла глаза, чувствуя, как ярость, подобно мощному кровотечению, покидает ее тело, унося с собой как зло, так и силы. Она расплакалась. Слезы потоком хлынули из ее глаз. Отчаянные рыдания, казалось, рвутся из глубины души. Чтобы не упасть обессиленно на землю, она, как обезумевшая друидесса, обхватила ствол дерева, как это, возможно, делали ее предки, и плакала, уткнувшись лицом в ствол, смачивая слезами кору дерева. Не в силах больше превозмогать слабость, она соскользнула вниз, не выпуская дерево из объятий, и села на землю. Плач постепенно затих, но она продолжала сидеть, обреченно и опустошенно прижимаясь к стволу. Собственную душу она сравнивала с домом, построенным на скалистом берегу. Беспечные хозяева забыли закрыть окна и двери и защитить дом от бури, и теперь в нем бушевала нечестивая злоба, разрушив всю обстановку, уничтожив всякое подобие порядка, который она так тщательно наводила. Здесь больше не было ничего, кроме ярости, выползающей из темных углов, занимающей все опустевшее пространство ее души. У ярости не было цели и имени, она была слепой и глухой, и Амайя чувствовала, как она растет и крепнет, захватывая ее внутренности, подобно пожару, раздуваемому ветром.
Свист был таким громким, что на мгновение заполнил все вокруг. Амайя резко развернулась в поисках источника звука, а ее рука метнулась к пистолету. Она напряженно вслушивалась в тишину леса. Ничего. Свист прозвучал снова, совершенно отчетливо, на этот раз у нее за спиной. Один длинный свисток и сразу вслед за ним второй, короткий. Амайя вскочила на ноги и начала всматриваться в чащу в полной уверенности, что там кто-то есть. Она никого не увидела.
Снова раздался короткий свисток, как будто кто-то пытался привлечь к себе внимание. Она удивленно обернулась и успела разглядеть между деревьями высокий бурый силуэт, тут же скрывшийся за толстым стволом дуба. Амайя хотела выхватить пистолет, но передумала, потому что интуитивно чувствовала, что этот силуэт не таит в себе угрозы. Она стояла неподвижно, всматриваясь в то место, где он скрылся из вида и от которого до нее не было и ста метров. Метрах в трех правее величественного дуба закачались нижние ветки, и из-за них вышла прямая фигура с длинной каштановой шевелюрой с проседями. Существо двигалось неторопливо, как будто исполняя между деревьями какой-то древний танец, и избегало смотреть в сторону Амайи. Тем не менее, оно позволило разглядеть себя достаточно отчетливо, чтобы не оставить ни малейшего места сомнениям. Затем оно скрылось за дубом и исчезло. Было так тихо, что Амайя слышала собственное дыхание. Поступок гостя наполнил ее душу умиротворением, на которое она уже считала себя неспособной. От этой бесконечной тишины и осознания того, что она наблюдала чудо, ее губы сами собой расплылись в блаженной улыбке, которая продолжала озарять ее лицо, когда она взглянула в зеркало заднего вида. Она застегнула кобуру пистолета, которую инстинктивно открыла, но из которой так и не извлекла свой «Глок». Она вспомнила ощущение ужаса, вначале охватившее ее при появлении существа, и глубокую безмятежность, тут же сменившую страх. Безграничная детская радость распирала ее грудь, как будто снова наступило волшебное рождественское утро ее детства.